Кен Фоллетт - Столп огненный

– Ну же, сын мой, смелее! Ты назвал себя добрым католиком, значит, должен помогать матери-церкви выявлять еретиков. Если откажешься, тебя расспросят в другом месте, где у нас хватает средств развязывать языки и добывать правду.

Карлос поежился; наверное, подумалось Эбриме, сразу вспомнил Педро Руиса и пытку водой в Севилье.

Альберт смело шагнул вперед.

– Не допущу, чтобы моего друга мучили из-за меня, – твердо сказал он. – Меня зовут Альберт Виллемсен.

– Занятие?

– Мастер по металлу.

– А женщины?

– Их это не касается.

– Лишь Господу милосердному дано судить, а не нам. Кто они?

– Я их не знаю, – с отчаянием в голосе проговорил Альберт. – Встретились по дороге. Наверное, шлюхи.

– Они не похожи на шлюх. Ничего, выясним. – Тительманс повернулся к отцу Гусу. – Запишите: Альберт Виллемсен, мастер по металлу. – Потом подобрал подол сутаны, развернулся и двинулся обратно, в сторону города. Вся свита последовала за ним.

Протестанты молча глядели вослед инквизитору.

Тишину нарушил Карлос.

– Вот же гадство!

Северная башня антверпенского собора имела в высоту более четырех сотен футов. Предполагалось, что башен в итоге будет две, но к строительству южной так и не приступили. На взгляд Эбримы, лишенная близнеца северная башня смотрелась даже выигрышнее, этаким одиноким пальцем, устремленным в небеса.

Войдя в неф, он невольно испытал прилив восхищения. Над узким центральным проходом возносился сводчатый потолок, немыслимо, непостижимо высокий. Порой, особенно когда его глазам представало подобное зрелище, Эбрима спрашивал себя – а не существует ли христианский Бог на самом деле? Но потом напоминал себе, что ничто, возведенное человеческими руками, не в состоянии соперничать с могуществом и величием реки.

Над массивным алтарем висела городская гордость, резное изображение Христа, распятого между двумя разбойниками. Антверпен был богатым и славным городом, поэтому его собор изобиловал картинами, скульптурами, витражами и драгоценностями. А сегодня к этой прорве сокровищ добавится картина Карлоса, друга и напарника Эбримы.

Он надеялся, что это подношение собору угомонит отвратительного Пьетера Тительманса, утишит его инквизиторское рвение. Весьма неприятно иметь среди своих врагов великого инквизитора.

С южной стороны располагалась часовня, посвященная святому Урбану, покровителю виноделов. Там и висела новая картина, покуда прикрытая алым бархатом. Скамьи в часовне предназначались для родных и друзей Карлоса, а также для гильдейских старейшин. Поблизости, желая первыми узреть новую картину, толпились около сотни человек – соседи и торговцы, все в своих наилучших нарядах.

Карлос будто светился от счастья. Он восседал на почетном месте в соборе, что стоял посреди великого города. Предстоящая церемония должна была подтвердить его принадлежность Антверпену. Он чувствовал, что его любят, уважают и ценят.

Прочитать молитву и принять картину явился отец Гус. В своей короткой проповеди он назвал Карлоса добрым христианином, который растит детей в благочестии и расходует собственные средства на украшение собора. И даже намекнул, что Карлосу суждено однажды сыграть заметную роль в городском совете. Гус Эбриме нравился. Каноник часто ругал протестантов в проповедях, но дальше этого не заходил. Наверняка ему претит помогать Тительмансу, и он соглашается с великим инквизитором лишь по необходимости.

Пока отец Гус читал молитву, дети расшалились. Им тяжело было выслушивать столь долгие речи даже на родном языке, не говоря уже о латыни. Эбрима негромко шикнул на них, как и полагалось заботливому отцу.

Завершив молитву, отец Гус подозвал Карлоса, чтобы снять бархат с картины.

Карлос взялся за край алого покрывала, потом внезапно замер. Эбрима было подумал, что друг вознамерился произнести речь; это было бы ошибкой – мирянам не полагалось вести себя так в церкви, это правило нарушали разве что протестанты. Но Карлос спохватился и потянул за край – сперва неуверенно, затем решительнее. Бархат сполз по стене алым потоком, и картина предстала взорам.

Свадьбу, на ней изображенную, праздновали в просторном городском доме, весьма схожем с домами антверпенских банкиров. Иисус сидел во главе стола в голубом хитоне. Место рядом занимал хозяин дома, широкоплечий мужчина с густой черной бородой, очень похожий на Карлоса, а подле него сидела прекрасная женщина с улыбкой на устах – должно быть, Имке. Со стороны нефа донеслись восхищенные возгласы, в часовне все заулыбались, послышались смешки – люди находили среди гостей свадебного пира другие знакомые лица. Эбрима обнаружил себя, в арабском головном уборе, а возле него была Эви, облаченная в платье, что подчеркивало ее пышную грудь. Богато одетый мужчина рядом с Имке наверняка был ее отцом, Яном Фольманом. В пустые кувшины из-под вина на столе заглядывал высокий и худой человек несчастного вида, в котором с первого взгляда опознавался Адам Смитс, самый известный антверпенский виноторговец. Даже собака на картине походила на Карлосова пса Самсона.

В часовне, среди древних камней собора, эта картина, залитая лучами солнца, что пробивались сквозь обращенное на юг окно, выглядела вполне уместно. Одеяния богатых гостей переливались оттенками алого, синего и ярко-зеленого, скатерть сияла белизной, а стены помещения на картине словно растворялись в воздухе.

Карлос даже не пытался скрыть свой восторг. Отец Гус пожал ему руку и ушел. Все прочие тоже возжелали поздравить Карлоса, и он двинулся к собравшимся, улыбаясь и принимая похвалы горожан. Покончив с этим, он хлопнул в ладоши и воскликнул:

– Люди, приглашаю всех в мой дом! Обещаю, там вина предостаточно!

Всей компанией они направились извилистыми улочками, коих в центре города было не счесть, к дому Карлоса. Тот позвал гостей наверх, где в большой столовой уже дожидались угощение и вино. Гости охотно откликнулись на приглашение. К ним присоединились и несколько протестантов, решивших не ходить в собор, в том числе Альберт Виллемсен со своим семейством.

Эбрима взял стакан и сделал долгий глоток. Надо отдать Карлосу должное, в вине тот разбирался отлично. Эбрима вытер губы рукавом, ощущая, как вино согревает кровь и понуждает веселее глядеть на мир. Дружески потолковал с Яном Фольманом о делах, с Имке – о детях, а с Карлосом коротко переговорил насчет заказчика, который опаздывал с оплатой счетов: этот заказчик был среди приглашенных, наслаждался гостеприимством Карлоса, и Эбрима полагал, что сейчас самое время спросить его о деньгах; но Карлосу не хотелось портить настроение ни себе, ни другим. Гости понемногу начинали шуметь, дети баловались и кричали, юнцы пытались обаять юниц, а женатые мужчины заглядывались на жен своих друзей. Все пиршества одинаковы, подумалось Эбриме, в Африке все то же самое.