Кен Фоллетт - Столп огненный

Пьер по происхождению принадлежал ко второй группе, но твердо вознамерился присоединиться к первой.

Поначалу это разделение виделось не слишком четко обозначенным, и в первые дни учебы Пьер держался рядом с богатеями. Он быстро избавился от своего сельского произношения и научился изъясняться с аристократической ленцой. Потом он счел, что ему улыбнулась удача, когда богатый виконт Вильнев, бездумно вышедший из дома без гроша, попросил одолжить двадцать ливров до завтра. Эта сумма равнялась всей наличности, какой располагал Пьер, но юноша решил не упускать возможность.

Он протянул деньги Вильневу с таким видом, словно для него это был пустяк.

На следующий день виконт и не подумал возвратить долг.

Пьер впал в отчаяние, но ничего не сказал. Тем вечером он утолил голод жидкой овсяной кашей, ибо хлеба купить было не на что.

Вильнев не заплатил и на следующий день. Но Пьер по-прежнему молчал. Он понимал, что, стоит ему потребовать свои деньги, Вильнев и его приятели сразу сообразят, что он – вовсе не один из них, а признание этого круга было для него намного важнее еды.

Прошло около месяца, и вдруг юный нобиль небрежно бросил: «Эгей, Оман, по-моему, я задолжал вам двадцать ливров, нет?»

Собрав волю в кулак, Пьер ответил столь же равнодушно: «Дружище, я совершенно не помню. И вы забудьте. – А потом на него словно снизошло вдохновение, и он прибавил: – Вы же нуждались в деньгах».

Прочие студенты, знавшие, сколь богато семейство Вильнев, расхохотались, и остроумие Пьера закрепило за ним положение в компании.

Когда же Вильнев вручил ему пригоршню золотых монет, Пьер опустил деньги в карман, не удосужившись пересчитать.

Да, его приняли, но это означало, что он должен одеваться, как другие, ездить в наемных экипажах, играть, не пугаясь ставок, и заказывать в тавернах еду и вино столь беспечно, как если бы те ничего не стоили.

Пьер постоянно брал в долг, возвращал, только когда припирали к стенке, и старательно подражал безразличию виконта Вильнева к финансовым вопросам. Однако порой ему остро недоставало наличных.

И тогда он благодарил небеса за глупцов вроде Бертрана.

Медленно, но верно, по мере того как Бертран опустошал бутыль с вином, Пьер начал вставлять в беседу невинные фразы, суть которых сводилась к возможности сделать поистине невероятную покупку.

Всякий раз он измышлял новую историю. Сегодня придумал туповатого немца (простак во всех историях непременно оказывался чужестранцем), который унаследовал от тетушки некоторое количество драгоценностей и якобы готов уступить их Пьеру за пятьдесят ливров, не догадываясь даже, что камни стоят сотни ливров. У него, Пьера, сейчас при себе пятидесяти ливров нет, зато любой человек, у кого найдется такая сумма, приумножит ее десятикратно. От самой истории не требовалось быть предельно правдоподобной; главным было правильно ее рассказать. Пьер притворялся, будто весьма неохотно соглашается на участие Бертрана, будто его беспокоит, что это Бертран выкупит камни, будто ему нисколько не нравится предложение забрать пятьдесят ливров, выигранных гулякой, и совершить покупку от имени и по поручению Бертрана.

Бертран уговаривал Пьера взять деньги, а Пьер совсем уже собрался положить монеты в карман и исчезнуть из жизни Бертрана навсегда, когда в таверну вошла вдова Бошен.

Пьер постарался сохранить спокойствие.

В Париже проживало триста тысяч человек, а потому юноша не сильно опасался случайных встреч с жертвами своих прошлых махинаций, тем более что он, как правило, избегал появляться снова в излюбленных ими местах. Но сегодня ему откровенно не повезло.

Он отвернулся, но недостаточно быстро, и вдова его заметила.

– Ты! – завопила она, тыча пальцем.

Надо было ее убить.

Это была привлекательная женщина лет сорока, улыбчивая и с прельстительным телом. Пьер вдвое уступал ей в возрасте, но ничуть не затруднился ее обольстить. В награду же она пылко обучила его способам любви, что были для него в новинку, и – это было гораздо важнее – ссуживала его деньгами по первой же просьбе.

Увы, когда очарование близости миновало, стало ясно, что вдова сыта по горло этими просьбами Пьера. Замужняя женщина просто подсчитала бы свои потери, распрощалась бы с любовником и сказала бы себе, что получила дорогостоящий, но полезный урок. Она не стала бы разглашать поведение Пьера, поскольку для нее самой это сулило обвинение в прелюбодеянии. Но вот с вдовами все обстояло иначе, и Пьер выяснил это, когда мадам Бошен принялась прилюдно его поносить, жаловаться на него всем и каждому, кто был готов слушать.

Получится ли спровадить ее, не вызвав подозрений у Бертрана? Да, будет непросто, но он и не с таким справлялся.

Надо увести ее из таверны как можно скорее.

Снова понизив голос, Пьер сказал Бертрану:

– Эта бедняжка совсем лишилась ума.

Затем встал, поклонился и произнес чрезвычайно вежливо, ледяным тоном:

– Мадам Бошен, я к вашим услугам, как всегда.

– Раз так, верни мне сто двадцать ливров, которые должен!

Это было плохо. Пьера так и подмывало посмотреть на Бертрана, оценить, как тот воспринял слова вдовы, но это выдало бы его обеспокоенность, и потому он заставил себя держать голову прямо.

– Я принесу вам деньги завтра утром. Назовите, куда именно.

– А мне вы говорили, что у вас нет и пятидесяти ливров, – заплетающим голосом проговорил Бертран.

Плохо, и становится все хуже.

– Почему же завтра? – воинственно воскликнула мадам Бошен. – Почему не сейчас?

Пьер попытался ответить как можно беззаботнее:

– Да кто же носит столько золота в кошельке?

– Ты умелый лжец, – заявила вдова, – но меня ты больше не проведешь!

За спиной Пьера удивленно хмыкнул Бертран, начавший, похоже, понимать, что его хотели обмануть. Но Пьер не спешил сдаваться. Он высокомерно вздернул подбородок и сделал вид, что оскорблен до глубины души.

– Мадам, перед вами Пьер Оман де Гиз. Возможно, вам знакомо имя моего семейства. Будьте уверены, фамильная честь не позволяет нам лгать.

За столом у двери, где вояки продолжали поднимать стаканы за «французский Кале», один из гуляк вскинул голову и пристально поглядел на Пьера. У этого человека не было большей половины правого уха – должно быть, лишился в какой-то схватке. На мгновение Пьеру стало не по себе, и он поспешил сосредоточиться на вдове.

– Как бы там тебя ни кликали, – сказала та, – мне достоверно известно, юный прохвост, что чести у тебя нет. Верни мои деньги!

– Вы их получите, можете не сомневаться.

– Тогда отведи меня к себе домой.

– К сожалению, это невозможно. Моя матушка, мадам де Шатенеф, вряд ли сочтет вас достойной гостьей.