Кен Фоллетт - Столп огненный

Она не отказалась бы от мужчины, которой обнимал бы ее по ночам, но не ценой свободы. Большинство мужчин относились к своим женам как к неразумным детям, единственное различие состояло в том, что женщины могли трудиться усерднее. Возможно, где-то на свете и есть мужчины, не воспринимающие женщин как имущество, но Сильви такие пока не встречались.

Девушка придумала себе с матерью новые имена, чтобы власти не связывали их больше с казненным еретиком Жилем Пало. Теперь они стали Терезой и Жаклин Сен-Кантен. Протестанты быстро поняли, к чему эта перемена, и приняли ее как должное. А друзей за пределами протестантской общины у бывших женщин семейства Пало не было вовсе.

Новые имена одурачили члена городского совета, который явился в лавку вскоре после ее открытия. Он тщательно осмотрел дом и задавал множество вопросов. Возможно, он был одним из соглядатаев Пьера Омана, подумалось Сильви; впрочем, любую лавку, торговавшую писчими принадлежностями, могли проверить на наличие запрещенных книг. Поскольку в доме обнаружились только книжицы для записи и учетные книги, этот тип ушел вполне удовлетворенным.

Запрещенные же книги хранились по-прежнему на складе на рю де Мюр, Сильви извлекала их оттуда по одной и лишь когда имелся покупатель, так что эти книги попадали в дом в худшем случае всего на несколько часов. А потом, солнечным летним утром 1560 года, Сильви отправилась на склад за очередной отпечатанной в Женеве Библией на французском языке – и поняла, что в ящике осталась всего одна книга.

Проверив остальные ящики, она убедилась, что там лежат мудреные книги, наподобие сочинений Эразма; такие удавалось продавать лишь от случая к случаю, свободомыслящим священникам или любознательным университетским студентам. Давно надо было догадаться: эти книжки до сих пор на складе, потому что покупают их не слишком охотно. Помимо Библии, некоторым успехом пользовалось разве что главное сочинение Жана Кальвина, «Наставления в христианской вере». Вот почему отец напечатал столько Библий в сентябре, прежде чем де Гизы нанесли удар. Но те книги, найденные в лавке и в мастерской, сожгли вместе с Жилем.

Сильви укорила себя за то, что не спохватилась своевременно. И что теперь делать? С ужасом девушка припомнила собственные мысли, одолевавшие ее зимой, когда они с матерью голодали и не надеялись на спасение. Никогда, больше никогда нам не придется голодать, поклялась она себе.

На пути домой она прошла через Л’Аль, местность, в которой жил Пьер. Несмотря на всю ненависть к Оману, она старалась по возможности следить за ним. Его хозяин, кардинал Шарль, нес ответственность за одобренные королем Франциском преследования парижских протестантов, и Сильви почти не сомневалась, что Пьер по-прежнему выискивает еретиков. Сам он, скорее всего, не втирается больше в доверие, поскольку слишком много людей знают, кто он такой на самом деле, но у него должно быть множество подручных.

Сильви тайно наблюдала за домом Пьера и говорила с посетителями в соседней таверне «У святого Этьена». Туда нередко захаживали стражники де Гизов, и из застольной болтовни порой удавалось выцепить кое-какие сведения о планах этого семейства. Еще она узнала, что Пьер быстро женился снова после расторжения их брака, что теперь у него жена по имени Одетта, сын Алэн и служанка, которую зовут Нат; в таверне болтали, что обе женщины, Одетта и Нат, Пьера Омана ненавидят. Сильви пока не свела близкого знакомства ни с Одеттой, ни с Нат, просто здоровалась кивком при встрече, но надеялась, что однажды уговорит их поделиться своими секретами. При дворе же за Пьером присматривала маркиза Нимская, обращавшая пристальное внимание на тех, с кем он разговаривал. Правда, пока среди всех собеседников Пьера удалось опознать лишь Гастона ле Пана, капитана домашней стражи де Гизов и доверенного лица обоих братьев.

Когда она вернулась домой и рассказала матери, что Библии закончились, Изабель заметила:

– Да и ладно. Можем забыть о книгах и торговать бумагой.

– Бумага много денег не принесет, – возразила Сильви. – И я не хочу всю жизнь продавать бумагу и чернила. Мы должны распространять среди других слово Божье, чтобы они сами читали Библию и находили путь к истинному вероучению. Я хочу именно этого.

– Молодец, – с улыбкой похвалила мать.

– Но как быть с книгами? Где их взять? Напечатать мы не можем, все инструменты отца достались кому-то другому.

– В Париже наверняка есть другие печатники-протестанты.

– Да, я сама видела их книги в домах наших покупателей. И денег у нас вполне достаточно, чтобы закупить сразу много. Но я не могу узнать, кто эти люди и где они живут. Все боятся, все прячутся. К тому же они могут продавать свои книги сами. Зачем им я?

– Единственный город на свете, где можно купить множество протестантских книг, – это Женева, – сказала Изабель. Судя по ее тону, до Женевы было дальше, чем до луны.

Сильви такая малость не смущала.

– А далеко до Женевы?

– Я тебя не отпущу! Дорога дальняя и опасная, а ты сама никогда в жизни не бывала дальше окраин Парижа!

Сильви постаралась притвориться, что ей ничуть не страшно.

– Другие же ездят. Помнишь Гийома?

– Разумеется, помню. Вот за кого тебе следовало бы выйти!

– Не надо мне было вообще замуж выходить, мама. Как добираются от Парижа до Женевы?

– Понятия не имею.

– Может, Люк Мориак знает, – подумала вслух Сильви. С семейством Мориак она была в хороших отношениях.

Изабель кивнула.

– Ну да, он же маклер.

– Никогда не понимала, чем конкретно занимаются такие люди.

– Представь себе, что вверх по Сене пришло судно из Бордо с грузом вина. На обратный путь шкипер подрядился отвезти сукно, однако то заняло всего половину трюма. Он не хочет ждать, значит, ему надо поскорее найти груз на вторую половину. Тогда он идет к Люку, который знает всех парижских торговцев и все порты Европы. Люк находит для него уголь, кожу или шляпы – словом, какой угодно товар, что будет пользоваться спросом в Бордо.

– Выходит, Люк должен знать, как добраться куда нужно? И до Женевы тоже?

– Он тебе скажет, что молодой женщине такой путь не по плечу.

– Мама, дни, когда мужчины могли мне указывать, уже в прошлом.

Изабель пристально поглядела на нее. К изумлению Сильви, в материнских глазах блеснули слезы.

– Ты такая храбрая, – проговорила Изабель. – Сама на верю, что это я тебя родила.

Тут и Сильви чуть не расплакалась от полноты чувств.

– Я всего лишь твоя дочь, – хрипло ответила она.

Изабель покачала головой.

– Как же! А собор – все равно что приходская церковь, да?

Девушка не знала, что сказать матери. Не дело, когда родитель смотрит на собственного ребенка снизу вверх, ведь должно быть ровно наоборот.