Амиран Урушадзе - Кавказская война. Семь историй

Обязанности пристава и его помощника определялись специальной инструкцией от военного министерства. «Пристав и его помощник, в качестве лиц, которым правительство вверяет надзор за Шамилем, должны в этом звании быть советниками и руководителями его, ограждать от всего, что могло бы отягощать его положение и в уважительных просьбах быть за него ходатаями», — читаем в первом пункте документа. А вот как сформулирован второй: «Присмотр за Шамилем и его семейством должен быть постоянный, но для него не стеснительный». Кроме контроля контактов и писем имама (особенно на Кавказ и обратно), пристава обязали вести дневник для записи содержания разговоров с Шамилем. Так появился дневник Руновского — ценный и информативный источник сведений об имаме Чечни и Дагестана и просто о горце Шамиле из Гимров.

В город-ссылку Шамиль прибыл 10 октября 1859 года. Некоторое время он проживал в гостинице Кулона. В доме Сухотина, который был назначен местом пребывания почетного пленника, никак не заканчивалась внутренняя отделка.

Гостиницы, дома, передвижения. За какие это деньги? Все оплачивалось из российской государственной казны. Шамилю была назначена колоссальная пенсия в размере десяти тысяч рублей серебром в год. Отставной генерал русской армии получал всего 1430 рублей серебром в год. Один пленный Шамиль обходился российской казне дороже, чем шесть заслуженных генералов-пенсионеров. Поистине царская щедрость.

Своим собеседникам ссыльный имам говорил, что Калуга ему очень нравится. Удивительно, но Шамиль нашел окрестные леса похожими на чеченские пейзажи: «Чечен! Валла! Чечен!» — приговаривал он во время прогулок.

Теперь у предводителя горцев было много свободного времени, и он с удовольствием погрузился в чтение. Специально для него переводили популярное в те годы сочинение журналиста Евгения Вердеревского «Плен у Шамиля…», посвященное судьбе грузинских княгинь Анны Чавчавадзе и Варвары Орбелиани. Это их горцы похитили из прекрасного Цинандали, а затем обменяли на старшего сына имама Джамалуддина. Шамиль назвал книгу правдивой и, задумавшись, добавил: «Теперь только я вижу, как дурно содержал княгинь, но я думал, что содержал их очень хорошо». Спустя несколько дней он вновь вернулся к этой теме: «Я не так содержал русских пленных: до какой степени я это чувствую, сказать не могу». Напрасно Шамиль так терзался. Условия его ссылки не идут ни в какое сравнение с тем, что приходилось пережить рядовым горцам-пленникам. Их годами держали в крепостях и укреплениях Кавказской линии, ожидая случая обменять на пленных солдат и офицеров. Или же отправляли в Новочеркасск для поселения на Дону, а могли отправить еще дальше. И эти путешествия были отнюдь не столь занимательны, как вояж Шамиля.

И все же тоска, тяжелые мысли иногда одолевали ссыльного имама. Руновский очень обеспокоился меланхолией пленника. Вывести Шамиля из мрачного настроения удалось с помощью музыки. Имам оказался меломаном, что очень удивило его пристава. Руновский знал о запрете музицирования в имамате. Шамиль объяснил это противоречие так: «Музыка так приятна для человека, что и самый усердный мусульманин, который легко и охотно исполняет все веления пророка, может не устоять против музыки; поэтому я и запретил ее, опасаясь, чтобы мои воины не променяли музыки, которую они слушали в горах и лесах во время сражений, на ту, которая раздается дома, подле женщин».

Развеяв тоску музыкой, Шамиль начал совершать визиты. Он посетил дома видных калужских горожан, а также некоторые казенные учреждения. Побывал он и в армейских казармах. Имам удивился их чистоте и благоустройству. Тут же вспомнил, что и у него служили русские солдаты из числа пленных и дезертиров. «Я не в состоянии был предложить им этих удобств, потому и летом, и зимою они жили у меня под открытым небом», — печально заметил имам.

Карл Калиновский, проведший в плену у горцев три года (с 1846 по 1849), писал о двух тысячах русских беглецов в имамате Шамиля. Положение их было различно. В Ведено была солдатская слобода, население которой составляли примерно две сотни русских «военспецов», преимущественно артиллеристов. Но жили здесь и мастеровые: кузнецы, плотники, слесари, столяры, сапожники и портные. Имам очень ценил полезные практические знания и умения. Это была, как пишет Калиновский, «русская команда» Шамиля. Все необходимое для жизни она получала из имаматской казны, но довольствие было очень скромным: «рубашки, шаровары… получают ежегодно по две штуки, папахи, черкески и шубы выдаются им тогда только, когда окажется в этой части одежды необходимость; хлеб получают ежедневно в натуре мукою, на каждого в день по лопатке, имеющей в квадрате четверть аршина (17,78 см. — А. У. ), соль ежемесячно в достаточном количестве, говядину же когда и как попало», — рассказывают «Заметки о Шамиле и горцах» Калиновского. Большинство же русских беглецов, не владевших ремеслами и другими полезными умениями, влачили жалкое существование. Чаще всего они становились прислугой в домах горцев и работали за еду. Шамиль старался им покровительствовать, но горцы их презирали.

Подолгу беседуя с пришедшимся ему по душе «Афилоном» Руновским, Шамиль в красках рассказывал о сражениях, в которых ему приходилось бывать, об устройстве возглавляемого им когда-то государства, о горцах, беззаветно преданных своему имаму. Пристав удивлялся прозорливости Шамиля-политика, изворотливости Шамиля-полководца, вдохновленности Шамиля-пророка. Однажды Руновский спросил, найдется ли еще на Кавказе человек, способный вновь превратить его в неприступную крепость. Шамиль долго смотрел на своего пристава, а потом ответил: «Нет, теперь Кавказ в Калуге…»

4 января 1860 года у Шамиля сильно чесалась левая бровь. С довольным видом и веселостью в голосе он рассказал об этом приставу Руновскому. Имам был уверен: это хорошая примета, верный знак скорого приезда дорогих, давно ожидаемых людей. Примета оправдалась: на следующий день в Калугу приехала семья Шамиля.

Шесть экипажей, потрепанных российскими дорогами и погодой, тяжело вкатились во двор дома. Шамиль не мог выйти встречать семейство — не полагалось по горскому этикету. Поэтому он напряженно вглядывался в лица уставших путников из окна своего кабинета.

В Калугу приехали две жены Шамиля — Зайдат и Шуанат. Вообще Шамиль любил женщин, за всю жизнь у него было восемь жен. Имам мог себе позволить жениться и по расчету, и по любви. Некоторые жены становились лишь небольшими эпизодами в насыщенной жизни горского вождя, другие много значили для него на протяжении всей жизни.