Владилен Травинский - Звезда мореплавателя [Магеллан]

Матросы благодарили провидение, пославшее им такого командора!

Прошел день, Мескита и Серрано не возвращались. Прошел второй день, и наступила третья ночь… Магеллан провел ее без сна. Бродил по палубе, перешагивая через тела спящих, и я слышал, как он говорил сам с собой. Фернандо, переживавший за командора, сидел около меня на корме, то засыпая, то просыпаясь. Юнга подрос и возмужал за год плавания, голос и руки его окрепли, в нем угадывался ладный, устойчивый мужчина.

— Сеньор, — спрашивал Фернандо, — а вдруг корабли разбились? Что делать тогда?

— У них опытные капитаны, — отвечал я, — и везение не разлучается с нами, Спи, не тревожь душу.

— Если у командора останется даже одна-единственная шлюпка, я поплыву с ним вперед, — бормотал Фернандо сквозь сон.

Я тоже задремал и не услышал, как юнга, едва забрезжило, взобрался на мачту. Но когда раздался его звонкий голос, сон мигом слетел с меня.

— Корабли! — ликовал Фернандо. — Они возвращаются!

«Консепсион» и «Сан-Антонио» шли под всеми парусами, расцвеченные флагами.

— Бомбардиры! — голос Магеллана звенел бронзой. — Салют!

Залп! «Консепсион» и «Сан-Антонио» отсалютовали в ответ. С «Виктории» неслась шлюпка Барбозы.

На этот раз совет капитанов происходил на палубе, на виду у матросов, обступивших капитанов.

— Матросы и офицеры! — торжественно сказал Серрано. — Армада стоит у входа в пролив, ведущий в Великое Южное море. До конца его мы не дошли. Но всюду вода соленая. Самое же главное — быстрое течение не в сторону моря, как у рек, виденных нами, а наоборот — в глубь материка. Следовательно, пролив соединяет два моря — с этой и с той стороны, иначе подобного течения не существовало бы.

…1 ноября 1520 года армада вступила в пролив.

Магеллан назвал его проливом Всех Святых. Матросы между собой назвали Патагонским. Он был узок и темен. Высокие берега ограждали его. Вскоре течение подхватило каравеллы. Весь день плыли мы, будто по соленой реке, пробирающейся между горными хребтами. На высоком берегу увидели скелет кита. Бывалые матросы покачивали головами и говорили, что зимой тут, видать, сумасшедшие бури, если китов забрасывает так далеко.

На ночь встали на якорь: в темноте было небезопасно двигаться по бурливому, извилистому проливу. Утром Магеллан послал запрос капитанам и кормчим: в каком состоянии экипажи, корабли, запасы продовольствия и можно ли продолжать плавание?

Командор показал мне письменные ответы. Все, кроме кормчего «Сан-Антонио» Иштебана Гомиша, считали, что продолжать плавание и можно и должно. Один Гомиш писал иное. Запасы еды слишком малы, утверждал он, армаде не пересечь Великое Южное море. Надо вернуться в Испанию и с новыми силами начать все сначала.

Иштебан Гомиш был тем самым мореходом, которому королевское правительство до появления Магеллана намеревалось доверить армаду для открытия пролива через Америку. Возвышение командора оттеснило Гомиша на второй план, и он затаил злобу. Конечно, ему не терпелось в Испанию: теперь, когда пролив найден, он бы уговорил короля доверить ему, своему человеку в Испании, экспедицию на Молукки.

— Гомиш бесится оттого, что успех сопутствует мне, — улыбнулся командор. — Однако вслух он не подаст совета вернуться: матросы разорвут его на части, ведь Гомиш предлагает такое, что лишит их наград и будущих трофеев.

Командор недооценил Иштебана Гомиша.

Герольд капитана-командира плыл от корабля к кораблю. Он подымался на палубы, трубил: «Внимание! Слушать всем!» — и читал приказ Магеллана. Командор объявлял, что поведет эскадру к цели, даже если бы ему пришлось питаться кожей, содранной со снастей…

А между тем горы по сторонам пролива становились все выше. На них блестел под солнцем снег, горы словно дышали, и к нам долетали порывы холодного ветра.

Вечером командор послал на разведку «Сан-Антонио» и «Консепсион». Вернулся один «Консепсион». Следующий день ушел на розыски пропавшего «Сан-Антонио». Еще два дня мы его ждали, надеясь, что он отстал или заблудился. Корабль пропал. Стало ясно, что случилась беда. Мы не знали, какая именно. Барбоза на «Виктории» вернулся к самому началу пролива, но следов крушения не обнаружил. Пришлось с горечью признать, что один из лучших судов армады в тумане налетел на скалу и покоится на глубоком дне пролива вместе с экипажем.

Хорошо, что Магеллан так и не узнал истины. Не узнал, что в то время, как мы понуро слушали молебен об усопших душах наших товарищей, Мескита, несчастливый племянник Магеллана, валялся на грязном полу с кровоточащими ранами, в кандалах, а «Сан-Антонио», захваченный кучкой заговорщиков во главе с Иштебаном Гомишем, на всех парусах мчался к бухте Сан-Хулиан, чтобы снять с острова Картахену и Рейно.

Может быть, командор и догадывался о предательстве, но вида не подавал. У него осталось три корабля, однако я не замечал уныния. Он подолгу осматривал берега, и часто у него было такое выражение, будто он что-то узнает или угадывает. А у меня печаль о тех, кого мы считали погибшими, смешивалась с острой радостью свершения надежд и с предвкушением близких побед.

— Командор, — говорил я, — я горжусь тем, что под вашим знаменем мы первые плывем долгожданным проливом.

…Пролив то сужался, то расширялся. Мы вплыли в бухту, похожую на каменную чашу, по стенам которой из поднебесья ползли прямо на нас, казалось, ледники. Их голубые спины, изборожденные трещинами, горбились и вздувались, словно они подбирали ноги под себя перед прыжком. Они рассекали грудь гор на коричневые ущелья. Языки ледников, сползая в воду, отламывались, и пузырчатые ледяные махины высотой в пять каравелл свободно бродили по проливу. Армада осторожно пробиралась между ними.

Потом пролив надолго застлало туманом. Когда он разрывался, показывались хаотичные скалы, темная зелень лесов, ледники небесного цвета и белоснежные шапки вершин.

Каждую ночь множество костров горело по берегам. Но ни один человек не вышел к армаде. Мне думается, что и здесь прослышали о захвате двух патагонцев в заливе Сан-Хулиан, и туземцы кострами предостерегали друг друга. «Земля огней» — назвали мы эту страну.

Однажды командор позвал меня.

— Взгляни, Викорати, — сказал он.

Навстречу армаде мчались огромные водяные животные. Их черные спины рассекали воду со скоростью куда большей, чем скорость каравелл.

— Это кашалоты. Первая весточка от Великого Южного моря. — Командор задумчиво следил за животными. — Напоследок предстоит окончательно укрепить души людские. — Он взглянул на меня, и в глазах Магеллана я уловил боль. — О Викорати, — сказал он с несвойственной ему тревожностью, — теперь впереди самое тяжелое.