Борис Алмазов - Ермак

— Выходит, не клин, — вздохнул Михайлов, — а кол точеный на хитрую задницу!

— Я, батька, с тобой пойду! — сказал Черкас. — Мне деваться некуда!

— А я-то! — сказал Михайлов. — Мы как два пальчика на одной руке! А ты чего думаешь, Мещеряк?

— А с кем идти-то? — спросил касимовский атаман. — С кем? Надо Круг собрать да казаков поспрошать, а то со мной два десятка, с тобой два, у Михайлова полусотня, да с Ермаком человек с полета будет. С кем идти?

— Задача! — вздохнул Ермак. — Дон не пойдет. Ясное дело, не пойдет. Некому тут идти. Все войны с ногайцами боятся, да и нестроение на Дону. Атамана выберут, а уж он расположит, как да что... А мы сбоку припека. Мало людей. Там вон тысяча, шутка ли, таково стоит, что ее и не видал никто... А ведь тысяча!

— Вот что! — сказал Мещеряк. — Вы тута Круг собирайте скорый! Может, еще с полета казаков гожих к вам пойдет, а я побегу на Яик, в Кош-городок. Там поспрошаю охотников.

— Да там голутва одна! — сказал Черкас.-Тамо одни с Москвы тати да беглые, казаков коренных нет...

— А тебе не все едино, какая их мать родила?

— Дерутся они славно! Много славушки имеют! — сказал Михайлов. — А деваться им, как и нам, некуда! Особливо если черемиса поднимется да ногаи попрут. Тута с одной стороны ногаи, с другого бока — черемиса, и кругом стрельцы — царевы слуги: вота и поворачивайся!

— Вот так оно и ладно будет! — поднялся Мещеряк. — И нечего ждать. Я в ночь на Яик пойду, человек пять казаков возьму и пойду...

— Опасно идти! Тут буртасы да татары кругом, а за Волгой — не пойми кто.

— Бес не без хитрости — казак не без счастья. А вы подымайтесь стругами до Сары-тоу, до Желтой горы. Помнишь такую? От Переволоки, от Царицы-реки, верст с четыреста с гаком?

— От Сары-су, что ли? — спросил Ермак.

— Ну! А тамо я вас перейму. Не то,нежели ровно на восток скакать, прямо в Кош-Яик и попадешь!

— Ну что ж! — сказал Ермак. — Выходит, это наша дорога, наша судьба, и никуда от нее не денешься...

Однако, следуя традициям, веками сложившимся па Дону, Круг в Качалине-городке все же был учинен.

Казаков собралось немного, человек четыреста. Все остальные шли в Раздоры и Черкасск — там был главный Круг. Как и предполагали атаманы, охотников следовать с Ермаком набралось всего с полсотни, в дополнение к тем, что шли за своими атаманами из Пскова.

Поделили струги, поделили припас, простились друг с другом и пошли, бросив Качалин-городок впусте: одни на Низ, на Круг Донской, другие, числом в две с половиной сотни сабель, вытащили струги из Дона, набрали в баклаги святой его водицы и впряглись в лямки — покатили, на собственной силе да на катках, струги через Переволоку в Волгу-матушку.

За трое суток, где каткой, где по песочку волоком, а где и на плечи поднявши, прошли без малого полета верст и бережно опустили струги на волжскую волну.

Дивился строгановский тиун такой быстроте. Без обычного крика и ругани работных людей, без суеты и споров каждый казак вставал либо катки подкладывать, либо лямки тянуть. А в двух местах, растянувши широкие пояса, по-особому захватив их через плечи, казаки подняли струги и пронесли их несколько верст, оберегая смоленые днища от каменистой дороги, от кремнистой скрипучей осыпи.

Шли почти не останавливаясь. От утренней зари до заката, только в сумерках разжигая костры и готовя скудную пищу — жидкий просяной кулеш с диким степным луком и малыми кусочками соленого сала кабаньего. Да еще как-то щедрый с казаками старенький попик, которого, как и строгановского тиуна, волоком не отягощали, сказал:

— Наедайтеся, казаченьки, сала; как волок кончится, обратно поститься станем. Это уж ради трудов тяжких я вас от поста разрешил. Терпите до Пасхи.

Но вот подул с широкого, не в пример донскому, волжского простора ветер, хлопнули и надулись паруса и, косо став к ветру, будто сами перенесли струги на левый волжский берег, на степную и песчаную его сторону. Сразу же, не теряя ни минуты, стали казаки в бечеву и споро потянули струги против речного течения.

Часть их Ермак куда-то увел и через двое суток вернулся с конями. Кони были полудикие, заламывались в бечеву тяжело, но казаки вели их на вожжах, а то и под верхом, сидя без седел, охлюпкой, и не давая баловать.

— Ну что, господин приказчик! — весело сказал Ермак тиуну. — Испробуй нашей казачьей езды — много ведь, чем на телеге, лучше!

Не согласиться было нельзя. Через неделю кони тянули ровно, без толчков и рывков, потому и езда была покойная. Казаки спали, меняясь на волоке. А шли, не щадя коней, днем и ночью.

Ближе к Желтой горе встретили буртасов, сговорились и обменяли лошадей на свежих, кормленых. Пару брали за троих. Эти кони были хоть и не резвы, зато объезжены и сыты.

Глядя вслед уходящему табуну совершенно истощенных коней, Ермак, как бы оправдываясь, сказал:

— Они в тело быстро войдут! Конь — не человек, — мигом оправится да силу возвернет. И нам лучше — греха нет.

Но и новых коней гнали нещадно.

— Ничего, ничего, — говорил атаман. — У Желтой горы, у Сары-тоу отдохнут.

На восходе солнца в чистый четверг поднялась над широким разливом Волги гора на правом берегу.

— Шабаш! — крикнули на стругах. — Теперь сами бечевой пойдем.

Двинулись много медленней, сами впрягшись в лямки, — коней сбили в табун и отогнали в степь на молодую весеннюю траву — отъедаться.

Светлое Христово Воскресение встречали отмывшись-отпарившись в ямах, отрытых на берегу, где были сложены каменки и кипели котлы вара. Отстирались.

Забили нескольких баранов, напекли куличей — хоть и неказистых и пригорелых, а из хорошей муки, специально для того сберегаемой. А уж рыбы-то наловили — прямо-таки к царскому столу. И нажарили ее, и наварили, напекли и даже ухитрились накоптить — благо соли наемщик привез чуть не полструга и было ее в достатке и даже с избытком.

На ту соль наменяли несколько корзин яиц у русских мужиков, что держали птиц.

Два священника, шедшие с казаками из отбитого когда-то татарского полона, соорудили на берегу походный алтарь и начали, как положено, службу.

Казаки исповедовались и причащались все, истово прося Господа быть милостивым к ним на дальнем походе. Христосовались, поздравляя друг друга со светлым праздником. И отходили, мягчея душой и садясь за широкие, расстеленные прямо на траве дастарханы.

Атаманы подняли первую чарку специально сберегаемой медовухи и провозгласили один за другим:

— Христос воскресе!

— Воистину воскресе! — гаркнули в ответ лужеными глотками три сотни казаков. И крик их взлетел к ослепительно голубому небу, достал рассыпавших из поднебесной высоты и простора трели жаворонков, гулко отдался по реке, спугнул целые стаи прибрежных куличков.