Борис Алмазов - Илья Муромец. Святой богатырь

«Кому возвещу печали моя? Кому принесу тоску мою?..» – услышала она то, что ныло в ее душе и не давало покоя.

И словно отворилась душа, и слезы, давно кипевшие в сердце, хлынули из глаз и принесли облегчение. А прямо на нее смотрела с иконы женщина с младенцем на руках, который прижимался к ее щеке…

«Милосердия двери открой мне, Господи…»

Закрывшись повоем [7] П о в о й – головной убор замужней женщины в виде покрывала или большого платка. , Ольга впервые неумело сотворила крестное знамение, заслоняясь им от всех врагов и несчастий и сердцем понимая, что вера Христу – щит и заступа, ибо ничего не вершится без воли Его. И волос не упадет с головы… Оглянувшись, увидела она это на лицах всех христиан, что стояли рядом с нею. И поняла: вот народ новый! И он обрящет отчину, таким трудом и кровию добываемую…

Двое монахов прекрасно помнили юного Святослава, который от малых лет так отдалился от матери, что ходили слухи, будто он не сын Игоря, а неизвестно кого. Помнится, киевский раввин, которого охраняли дружинники, провожая его через Дикое поле к хазарским постам на Дону, клялся и божился, что весь мир считает Святослава сыном Свенельда или какого-нибудь еще варяга, потому что при его рождении Игорю было шестьдесят шесть лет.

Смутились тогда дружинники, но старший из них сказал:

– А Ольге сколько было?

– Сорок шесть! – отвечал раввин.

– А сколько было Аврааму, когда он родил сыновей? А Рахили?

– Ну, ты хватил! – засмеялся раввин. – Это были праотцы народа израильского!

– Чудно! – сказал десятник. – Пророкам своим ты веруешь, что они и в девяносто лет детей имели, а князьям нашим – нет… Чудно.

И примолк раввин, понимая, что попал не к варягам, а к дружинникам-христианам, служившим Ольге, и жизнь его висит на ниточке… А ниточка эта – посольская неприкосновенность да славянские заложники, взятые в Тьмутаракани ради его безопасного проезда. Если его убьют, то в Хазарии будут немедленно казнены и проданы в рабство десятки христиан.

Монахи припоминали, что тогда они тоже удивлялись странному отчуждению между Ольгой и Святославом. С каждым годом она становилась все набожнее, а он – все воинственнее. Ольга принимала в Киеве всех христиан, особое же предпочтение отдавала грекам и болгарам, которые не только сами переселялись в ее державу, но везли возами иконы и книги! На новой отчине своей ревностно принимались проповедовать слово Христово, учить грамоте и, особым попечением княгини, возвели небольшую – первую в Киеве – церковь Святого Ильи Пророка. Но чем больше усиливались в Киеве христиане, тем злее ненавидел их Святослав. На дух не переносил! Его дружина хотя и пополнялась христианами – славянами и варягами, а все же была языческой. Когда она возвращалась из походов в Киев, это бывало подобно нашествию иноплеменных! Никто не чувствовал себя в безопасности. Дружинники непрерывно пировали и к жителям мирным, и к дружинникам славянским-христианским относились враждебно, будто к побежденным. Потому и Вышгород, и Киев вздыхали свободно, когда дружина уходила воевать. Слава богу, воевала она постоянно, и постоянно вдали от Киева.

Семнадцати лет Святослав стал сам водить дружину, а Свенельд был у него воеводою. Но Свенельд был шеей, а князь головой: куда шея поворачивала, туда голова и смотрела. А Свенельд был настроен против Ольги и против Киева с его Вышгородом.

Медленно, но неуклонно менялась и Ольга. Все меньше оставалось в ней, даже внешне, черт варяжской воительницы – регины русов, все больше становилась она схожей с иконой Заступницы Богородицы. Постоянно были вокруг нее дети – сначала племянники вроде Улеба, а потом внуки – дети Святослава, среди которых старший был любимцем – Ярополк. Говорили, что, страшась гнева Святославова, Ольга тайно крестила Ярополка. Его готовила она во князья, его учили греческие и болгарские попы, и рос он непохожим на братьев своих: пригожим да веселым, добрым да покладистым. Потому и задирал его постоянно Олег, и дрался с Ярополком. Но это была борьба равных. Как волчонок следил за их драками Владимир-бастард – сын ключницы Малуши, чуть не насильно взятой Святославом. Следил и не смел вмешиваться, памятуя, что они законные сыновья, а он нет! Но Святослав почитал его сыном, хотя на сыновей внимания обращал мало, весь занятый войной.

Двое телохранителей Ольги прекрасно помнили этого князя – варяга истинного. Одевался он просто – от дружинника не отличить. Только оружие у него было дорогое. Дорогое, да не украшенное, как у византийцев или у хазар. Вороненая сталь топора на длинной рукояти, меч длинный у пояса, меч короткий у голени да кольчуга крепкая. Не любил он и шапку княжескую, и дорогое корзно. Самой драгоценной вещью его была серьга с двумя жемчужинами в ухе. Не признавал он ни учения книжного, ни бесед нравоучительных. Не любил пиров долгих и гульбищ веселых. Варягам, своим дружинникам, гулеванить не препятствовал, а сам – сторонился. Пьян бывал, но и этого веселия не любил. Не любил с боярами советоваться, с лучшими людьми киевскими думу думали. И киевлян не любил! Немо и неподвижно стояли дружинники нарочитые в покоях княгини, когда выговаривала она сыну, а тот, как всегда криво ухмыльнувшись, слушал ее…

– Святослав! – говорила Хельги. – Не по правде ты живешь! Не по истине!

– Это по чьей же я правде жить должен? По византийской али по хазарской?

– А ты по какой правде жить хочешь? – ответила она как можно спокойнее.

– По своей! Бить буду и византийцев хитростных, и хазар! Они друг друга стоят!

– И в этом вся правда твоя? – стоя перед сыном, сидящим на лавке на поджатой, как у печенега, ноге, спрашивала его княгиня и глядела ему в душу синими молодыми глазами. – Один против всех? Так вот и не твоя это правда, а Свенельдово наущение! Он тебя этому учит! Он тебя и предаст! Как предал Игоря!

– Меня небось не предаст! За мной – сила! Игорь-князь старый был и дружины дельной не имел! А у меня дружина вся – вот где! – Жилистый изрубленный кулак взлетел перед княгиней, и она невольно отшатнулась. – Я князь и никого не слушаю!

– В том и беда! В том и заблуждение твое! Князь, может, менее всех смертных воли своей имеет, но волю подданных своих исполняет!

– Кого? – засмеялся Святослав. – Дружины? Смердов? Варягов? Славян? Кого?

– Всех, кто тебя князем почитает!

– Попробовали бы не почитать! – белозубо оскалился Святослав.

– В глаза-то почитают, а за глаза злословят и проклинают! Ты чужой отчины ищешь, а свою не блюдешь!

– Не вы ли, – закричал Святослав, – попов в Киев понавезли! Шепчутся за моей спиной, как раки в корзине шуршат! Ужо! Сделаю я их из черных – красными! Как раков, заживо сварю. – Князь вскочил, исходя гневом. – Небось, когда Хазарию сокрушил и город Итиль взял, все меня славили, а теперь за спиной шепчетесь! Погодите, узнаете вы гнев мой!