Руфин Гордин - Петру Великому покорствует Персида

Меж тем гукер, маневрируя парусами, медленно подвигался к берегу. Ветер, как видно, ему не благоприятствовал: прошло не менее трёх часов, пока он приблизился настолько, что можно было стать на якорь и спустить шлюпку.

Видно было, как матросы налегли на вёсла, как противные волны пытались отбросить шлюпку от берега, как, превозмогая их сопротивление, она вошла в полосу тихой воды и наконец уткнулась в песок.

Корабельные подмастерья Таврило Меншиков и Филипп Пальчиков по приказу своего начальства везли государю, как было наказано им, реляцию о ходе сооружения нового ретраншемента в устье Сулака, где Пётр распорядился начать сооружение крепости во имя Святого Креста.

Строительство благополучно подвигалось, хотя ощущался недостаток в лесе. Но по берегам реки велись заготовки, и, хотя лес тот был малопригодных кондиций, но иного взять было негде.

Князь Дмитрий испытал разочарование: гукер не бывал в Астрахани, а стоял на якоре в Аграханском заливе на случай посылок всё то время, пока войско подвигалось на юг, к Дербенту.

— Приказано было губернатору Волынскому доставить лес и прочее нужное для крепостного фортификаторства туды, в залив, — негодовал Пётр. — И что же?

— Выждали сколь можно, а опосля, не дождамшись, принялись, как есть, ваше императорское величество, — рапортовал Меншиков.

— Людей занять да транжамент [103] Окоп, земляное укрепление (то же — ретраншемент). поднимать, — поддержал его Пальчиков.

— А капитан Вильбой как стал с ластовыми судами у Чеченя, так и стоит, — доложил Меншиков.

— Те суда вовсе прохудились, — подхватил Пальчиков. — А всё потому, что не для морского плавания строены были Соль сосну ест, ровно ржа. Тамо дуб надобен был. Опять же со тщанием просмолить следовало.

— Смолы, однако, не оказалось надёжно заделать.

— Губернатору дали знать о присылке смолы?

— Вестимо, ваше императорское величество, — объявил Меншиков. — Результату не дождалися. А теперя, коли доставят, почитай с месяц уйдёт на конопатку да заделку. Ежели не сделать, пойдут ко дну рыбу кормить да зверей морских.

Видно было, что Пётр с трудом сдерживает рвущийся наружу приступ гнева. Он побагровел, глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит. Ежели бы в эту минуту рядом оказался губернатор Артемий Волынский, он прибил бы его.

Столь много горечи испытывал он каждый раз, как приходилось терпеть разочарование в людях, на которых он возлагал надежды. Таковые разочарования настигали его всё чаще и чаще. Всё приходилось доглядывать самолично, решительно всё. Без царского кнута да дубинки дело замирало. Надобен был погонятель постоянный. А он, император всероссийский, не в силах был везде поспеть да всё наладить...

Среди этих то гневных, то горестных раздумий ему доложили, что в лагерь прибыл некий владелец дагестанский со свитою и требует привесть его к великому царю.

— Впустить, пущай к сапогу приложится, — мрачно сказал Пётр.

Человек в черкеске и папахе с лицом, продублённым до коричневости, был впущен в шатёр вместе с двумя своими сопровождающими. Предварительно им велено было оставить свои кинжалы за порогом, чему они вначале не хотели подчиниться. Толмач объяснил:

— По ихним законам это означает бесчестие.

— У нас свои законы, и пусть не упрямятся — царь не велит пускать к себе вооружённых людей.

Они неохотно подчинились. У входа владелец пал па колени, а затем, резво поднявшись, приложил к губам полу мундира и затем и руку Петра.

— Спроси, чего ему надобно от меня. Да пусть не тянет: надобно сниматься с места — задул норд, море грохочет.

— Именуется он Рустем-кади, владелец табасаранский. Грабитель Дауд-бек разрушил его главную обитель — аул Хучни...

— Где сей аул помещается? — перебил толмача Пётр.

— Он говорит: там, где кончается Великая Горная стена, это вёрст эдак сорок от Дербента.

— Где ж он раньше был, когда мы под Дербентом стояли? — сердито произнёс Пётр.

Но Рустем-кади, видно, понял вопрос и торопливо зачастил:

— Он знает, что в Дербенте осталось много русских начальников. Среди них есть такие, которые понимают толк в крепостном строении. Там у него, в ауле Хучни, была крепостца, а Дауд-бек её разрушил.

— Дауд-бек сей — наш общий враг, турецкий прихвостень. Мы так до него и не добрались, — огорчился Пётр. — Сему человеку следует помочь. Пиши, Алексей, коменданту Юнгеру: «Мы всемилостивейше соизволили и повелели ему, Рустему, помянутой город в том или в другом месте, где запотребно усмотритца, построить... и дадутся ему в тот город пушки и по пропорции оных надлежащая амуниция и к строению оного по пристойности люди, тако ж для лутчего того города строения будет прислан инженер». Всюду, где можно, надобно противность Дауд-беку оказывать и на то щедро потребный материал и людей отпускать, дабы враг сей восчувствовал, что мы до него досягнём.

— Он в горах скрывается и свой след заметает, — сказал толмач. — И люд тамошний под страхом наказания его банду кормит и поит и нужный припас даёт.

— Дойдёт и до него черёд, — убеждённо сказал Пётр, — так ты сему Рустему и объяви. Мы на зимнее время сии пределы покидаем, а весною возвратимся, и тогда уж Дауд-беку не поздоровится.

Владелец Хучни, услышав содержание бумаги, закланялся как заведённый, бережно сложил её и спрятал за ворот. Уже на пороге он сказал:

— Пусть великий царь поостережётся: Дауд-бек пойдёт за его войском по пятам и будет ему вредить. Тем более что по всем приметам погода портится и грядут дожди. А он знает, что русские готовились к летней кампании и защититься от непогоды им негде и нечем.

В самом деле: погода стремительно портилась. Северный ветер набирал силу. Он погонял тёмные клочковатые облака, которые мало-помалу сгущались, никли к земле, к морю, временами словно бы сливаясь с ним в объятиях.

Полы палаток и шатра хлопали с ружейным треском. Надо было срочно сниматься с места, пока их не сорвало и не унесло. Место, где они стали, было открыто. А в окружающих горах можно было отыскать глубокое ущелье и укрыться в нём на время непогоды.

— Вот тебе и край вечного лета, — усмехнулся Пётр, накидывая на себя плащ. — Нахваливали, нахваливали, а чем не осенний Питербурх.

— Помедлили мы, государь, — покачал головой Толстой. — А тутошние старожилы предрекали: сентябрь месяц коварный. Может обласкать, а может и хладом да дождём досадить.

Море грохотало, ярилось, словно бы намереваясь прогнать либо смыть чужаков. Гукер как щепку выкинуло на берег. И вот полил долгожданный дождь. Ветер выл в снастях гукера, бросал в лицо дождевые струи. Становилось всё холодней и холодней. Все оболоклись кто во что горазд.

— Теперь не помедлим, — с каким-то странным злорадством заметил Пётр едущим с ним рядом Апраксину, Толстому и Макарову. — Непогода нас подгонит. А что дождь, то хорошо — земля пересохла, который месяц глотаем пыль.