Руфин Гордин - Петру Великому покорствует Персида

— Меха, государь, в Европе ценятся наравне с золотом, — напомнил Геннин. — Особливо собольи да куньи, горностаи да бобры.

— То верно, однако казне нашей без сих металлов никак не обойтись, сам знаешь для каких нужд.

— Буду стараться, — чуть помедлив, отвечал Геннин. — Я так думаю, что горы Уральские содержат в себе много важных руд и драгоценных каменьев...

— Вот-вот! — обрадовался Пётр. — Розыском займёшься, заводы новые поставишь. Старайся — и вознаграждён будешь.

— Я и так щедро вознаграждён вашим величеством. И дороже всего доверие, мне оказываемое. Высокое доверие.

— Славно говоришь, славно. — Пётр улыбнулся. — И пушки славные льёшь. Испытал швецкие — твои не хуже, а иной раз и лучше.

— Усовершенствовал литье, казённую часть против обычного легче делаем за счёт надёжного отвода газу. Так оно и безопасней.

— Ты подумай, Виллим, как бы саму пушку облехчить. Экая махина: артиллеристам-пушкарям мучение, особливо когда надобно поворотить.

— Чугун хрупок. Изменим плавку, выжжем серу — вот наш главный враг, тогда и ствол полегче станет.

Пётр принимал все новшества Геннина без спору, знал: этот не подведёт, этот из думающих, надёжных. Старался как лучше, мыслью уходил вперёд. И мысль его распростиралась шире, чем должно было металлургу.

— Осмелюсь подать на рассмотрение вашего величества прожект, как ближним путём подвести Волгу к Москве.

Пётр оживился, снова обнял Геннина:

— Не Геннин ты, а гений, Виллим.

— Карта моя не слишком совершенна, государь, но главное я вычертил с основательностью. — И он вытащил из кармана свиток.

— Дело важное, — сказал Пётр, развернув свиток и разглядывая чертёж. — Оставь, я разберусь, и мы с тобою потрактуем по сему предмету. Ныне у меня другая забота. Тебе могу её доверить. Задумал я низовой поход к морю Каспийскому. Мало мы о тех местах сведаны. Охота самому всё пощупать, поглядеть, каково оно, это море, каковы там земли, что они государству принести могут. Путь не ближний, но лёхкий: скатимся по Волге к Астрахани, а тамо выйдем в Каспий.

Геннин замялся. Предприятие показалось ему рискованным. Всё больше из-за турок. Да и персияне возмутятся. Но он твёрдо верил в счастливую звезду паря. Она выведет его в вожделенное Каспийское море В народе толкуют: наш царь — антихрист, его-де нечистая сила ведёт. А Полтава, а Северная война с Ништадтским миром, а великий флот... Русь встряхнул, вывел в Европу, прирастил её... И Европа смотрит ныне с уважением и опасением на своего сильного северного соседа.

Пётр заметил замешательство своего собеседника и понял его по-своему:

— Ты к войне непричастен, пушек у нас хватит. Однако на Урале дело ставь усильно, потому как железом и медью с азиятами торговать будем, с Персидой, с бухарцами и хивинцами. А от них возьмём хлопковую бумагу, шёлк, посуду китайскую.

Согласились. И Пётр продолжал пить целебную воду из колодезя, принимать ванны, строго следуя «дохтурским правилам», составленным лейб-медикусом Блюментростом. Вода и в самом деле живила. От неё по всему телу разливалась лёгкость, ушли боли в спине, досаждавшие ему последние годы. Были ещё лечебные грязи, пузырившиеся газом. Поначалу он брезговал: и дух от них шёл тяжёлый, и видом отвратны. Однако превозмог: лекарский помощник обмазывал его со старанием, Пётр сколько мог — терпел, потом приказывал смыть. Но грязи эти оказались ещё пользительней, особливо для нижней части, ног и срамного места. И тогда он стал окунаться в грязевой колодезь и с четверть часа терпеливо страдал от едкости целебной.

В один из дней ему доложили: из Выгорецкой обители явился по царскому приказанию Андрей Денисов и вот уже второй день дожидается аудиенции.

Люди старой веры были интересны Петру. В них была та чистота и истовость, которых, чего греха таить, недоставало никонианам, троеперстникам. Невольная усмешка искривила губы. Виновник раскола и яростный обличитель староверов, затеявший церковную реформу, патриарх Никон, был низложен и сослан в монастырь, в коем они побывали несколько дней назад. Староверы могли торжествовать, однако это не спасло их от свирепых гонений. Чрезмерным гордецом был Никон, и хоть батюшка Алексей Михайлович был терпелив, однако ж и он не стерпел. Можно ли было: велел титуловать себя «великим государем» и царя ниже себя ставил. Ссора вышла жестокая, да и могло ли быть иначе. Дабы сего впредь не случилось, он, Пётр, патриаршество упразднил и велел учредить взамен Святейший Синод, что и было учинено. Но поперёк российского Православия пролегла едва ли не пропасть.

С утра было питие из колодезя и купание — всё под оком лекаря и его помощников. Затем, умащённый, ублаготворённый, Пётр отправлялся в токарню. Любезное то было дело, и государь отдыхал за ним. Ровно вилась стружка, источая задористый древесный дух, который Пётр так любил. Он одушевлял дерево и иной раз, коли попадалась упрямая болванка-заготовка, уговаривал её. В нём была плотницкая, столярная, корабелыцикова душа.

Андрея Денисова привёл к нему Макаров. Пётр остановил кружение станка и улыбнулся: здесь, в мастерской, он был всегда благодушен.

— С чем пожаловал, законоучитель?

Андрей наклонил голову и осенил Петра двуперстным знамением.

— Священного литья некие образчики доставил, государь-батюшка. Вот изволь поглядеть, не будет ли твоей монаршей милости нашим мастерам.

И Денисов достал из большого берестяного короба иконки и складни медного и бронзового литья с финифтью.

— А ещё олешков и бычков на потребу твоего царского величества пригнали да пару коней.

— А чего ж не тройку? — нарочито строго спросил Пётр. — Сказано: Бог троицу любит.

— Коли прикажешь, пригоним и третьего, — спокойно отвечал Денисов. И, видя, что Пётр увлёкся рассматриванием иконок, спросил:— Каково оценишь художество наше?

— Изрядно, Андрей. Однако ж Синод сего литья не одобряет, старцы говорят: то есть искажение священных ликов. Неохота мне с ними ссориться да спорить. А искусников твоих прикажу наградить. Эко тонко сработано, — вертя в пальцах складень, проговорил Пётр.

— Мы с братом Симеоном осмелились твоему царскому величеству подать сочинение, именуемое «Вертоград».

Пётр развернул поданный ему свиток, поднёс его к глазам:

— Больно мелко писано, Андрей, не разберу. Чти сам.

— Изволь, государь милостивый. — И стал читать нараспев, как дьячок: — «Гонения и бури утишася, Великому Петру монаршескую приемлющу область, всюду гонения и муки о староцерковном благочестии преставаху царским милосердием...»

— Стало быть, не антихрист я для вас, — усмехнулся Пётр.

— Как можно! — воскликнул Денисов. — Чту ещё: «Ваше величество — из таковаго благочестивейшего и скиптродержавнейшего корене есть из боголюбивейших и богопрославленных дедов и прадедов...»