Руфин Гордин - Петру Великому покорствует Персида

Так, в душеполезной беседе, неторопливо шли они по Свияжску, чьё былое значение классной крепости давно утонуло в забвении. На всём лежали следы ветхости: была ли то церковь во имя Константина и Елены или Сергиевская, Троицкая — одна из тех деревянных церквей, что была сплавлена из-под Углича и по брёвнышку поднята на новой земле, торговые ли ряды в посаде, слободские ли избы... Само время покидало Свияжск за ненадобностью: война сделала своё дело, Казанское ханство было покорено. А вместе с ним и вся Волжско-Камская Булгария, чьи поселения, как сказал им отец Пахомий, были во множестве расположены и по Свияге.

— Не токмо российское воинство изгнало булгар с сей земли и разорило их столицу Великий Булгар, но и орды монголов с Востока. Весьма любопытное место.

Буле выкроите время, обозрейте сей мёртвый город мимоездом.

Смутные слухи о некогда богатых булгарских городах, о цветущей стране, лежавшей по берегам Волги и Камы, дошли до ушей Артемия Петровича. Будучи одержим любознательностью в первый год своего губернаторства, он посетил развалины одного из таких городов невдалеке от Астрахани. Сказывали, будто здесь лежала некогда столица великого Хазарского каганата именем Итиль, что хазары те так именовали и Волгу. Походя распорядился брать отселе кирпич добротной выделки: за сотни лет с ним ничего не сделалось.

Ныне, будучи на Москве, он собирался полистать старые книги, поспрошать сведущих людей, учёных, таких, как светлейший князь Кантемир, чья библиотека, говорят, была обширна, об истории тех мест, где лежало его губернаторство. Но... Сватовство, женитьба, свадебные пиры да увеселения закрутили его в своём вихре. Недосуг было.

Благодетель Пётр Павлович утешал: князь-де Кантемир со всею наукой в Астрахани будет и его, Волынского, непременно посетит и просветит. А жаль всё-таки. Мог свести с ним основательное знакомство — человек-де высокой учёности, знаток истории, и особливо магометанской. Видел его несколько раз, был даже приглашён посетить имение его. Времени, однако, всё не находилось.

Сейчас, думая об этом, он досадовал. Ещё и потому, что Москва полнилась слухами о новой страсти государя, дочери означенного князя Дмитрия. Поговаривали даже, будто государь дошёл до такого градуса, что вознамерился жениться на ней. Шурочка знала кое-какие подробности и не преминула посвятить в них супруга. По её выходило, что государыня всерьёз обеспокоилась и даже принимает некие меры. Какие — Шурочка не знала, но, говоря об этом, делала строгое лицо.

Конечно, государь в делах и поступках своих волен, а потому и непредсказуем, и всё может случиться. Взял же он в жёны портомойку Марту, ничуть не заботясь о том, как глянут на это потентаты, князья Церкви. Он был не то что смел — дерзок во всяком своём поступке, во всех своих деяниях. Откуда это у него? Эта отчаянная смелость, этот пронзительный ум, эта всеохватность? Что есть такое эти Нарышкины? Чем могут гордиться? Древностию? — Так нет же: ведут родословную со второй половины шестнадцатого века, мелкопоместные таруские дворяне... Опять же Наталья Кирилловна. Как выносила столь великого младенца, коли в роду у них таких не бывало? Царь Алексей Михайлович тож был обыкновенен, а потомство его от Милославской было всё хилое, болезненное, коему Бог не дал веку. Кто успел на троне помереть из мужеского колена, а кто в царских хоромах, судьбы своей ожидаючи.

«Наталья Кирилловна — вот загадка, — думал Артемий Петрович. — Неужто и в самом деле произвела такого сыночка от царя Алексея? Ведь в Петре-то ничего от батюшки вроде бы нету. Да и всё об этом доселе пересуды идут.

Нет, что там ни говори, а без вмешательства высшей силы дело не обошлось. То ли Бог, то ли сатана, а кто-то из них причинен к сему зачатию».

Время от времени Артемий Петрович возвращался мыслию к этому. Как, каким путём произошёл царь Пётр? Можно ль кого-нибудь из известных ему монархов, полководцев, иных именитых людей поставить с ним рядом? Раз за разом вопрошал он себя таковым образом и не находил ответа. Вопрошал он и других достойных особ, высоколобых и учёных. Морщили лбы, разводили руками. Нет, некого поставить. Выходило; всё помельче, всё тусклее.

Нашлось греческое слово: феномен . Его ввёл в оборот высокоучёный князь Дмитрий Кантемир. Его спросили: каков, на его взгляд, царь Пётр? И он ответил одним словом: феномен . А когда попросили пояснить мудреное слово, сказал: из ряда вон выходящий екземпляр человеческого рода.

Прав князь Дмитрий, прав очень даже. Всё в государе необычно, всё из ряда вон: и рост, и сила, и отважность, и энергичность, и острый ум, и решительность, и любознательность, и находчивость, и простота, и работящесть... Всё, всё с необычайным размахом, даже гневливость... Оттого он притягивал и пугал, восхищал и страшил. Да, в самом деле: государь был человек необыкновенный во всех своих проявлениях...

Не впервой посещали его эти мысли. Но отчего-то здесь, в Свияжске, после замечания отца Пахомия о воинских страстях рода человеческого, вспыхнули они и разгорелись. И опять же не впервой пронзила его мысль: а Шурочка-то — Нарышкина! Но ведь ничегошеньки в ней нет от её необыкновенного дядюшки. Прислушивался, присматривался — меж них таковая близость была, коя всё открывает, — а ничего не открылось. Девица как девица, кое-какие из его розовых крепостных девок были и посметливей, да и краше, сложения дивного, а одна — ну чистая Венус [56] ...ну чистая Венус — т. е. Венера. . Он её так и кликал: «Венус, сойди ко мне для утехи», хотя крещена она была Агафьей.

Смотреть более было нечего, люди и кони отошли, откормились, надо было продолжать путь. Расставание с архимандритом было самое сердечное. Настоятель, как видно, узрел в Артемии Петровиче заступника, буде суровый разоритель обителей посягнёт на свияжские монастыри. Впрочем, Артемий Петрович и перед отъездом снова уверил его, что ныне нет прежней крайности в средствах и государь-де монастыри не тронет. Промышленность-де и торговля стали умножаться и давать государству прибыток, коего прежде не было за нерадивостью и воровством. Государь сурово пресёк лихоимство: Артемий Петрович не преминул напомнить архимандриту про участь сибирского губернатора князя Гагарина, скончавшего жизнь на виселице.

Следовало поспешать: Волга уже бунтовала подо льдом, грозя разломать ледовый панцирь. По счастью, он был ещё крепок и не поддавался, а лучше сказать, поддавался с трудом, ибо солнце восходило всё выше и изливало тепла всё больше. Снег стал ноздреват и укатает, полозья саней скользили словно по маслу.

Успели вовремя: в нижнем течении, уже близ Астрахани, Волга вырвалась-таки из льдов, с пушечным грохотом нагромождая торосы. Пришлось торопливо выбираться на берег, и потому окончание пути прошло без осложнений.