Руфин Гордин - Петру Великому покорствует Персида

— Ты гляди, каково меня распалил, — восклицала она, — что я про аманта возмечтала. Нету мне удовлетворения, тело моё истомлено...

— Потерпи ужо, — уговаривал её Артемий Петрович. — Вот маленько приду в себя, тогда уж со всем старанием налягу...

Он усовещевал её вполголоса, а сам вспоминал розовых девок и примеривался ускользнуть к ним из объятий супруги. Становилось это с каждым разом всё сложней. Но бес уже навсегда поселился в нём и требовал своего, бесовского, наслаждения. Его же никакая супруга никоим манером ублаготворить не может. Ибо в супругах нисколько воображения нет.

А Шуршурочка вспоминала откровения Марии. Каков был её царственный дядюшка в любови, как теряла она сознание от его вхождения, а потом воспаряла в небеса, какая была сладостная боль, исторгавшая стоны и вскрики, каково любовное беспамятство — вершина наслаждения... Всего это Волынская не ведала, но как всякая женщина жаждала испытать и распалялась всё пуще. И уже примеривалась к Губернаторову окружению, смекая, кто мог бы стать кандидатом в аманты. И даже кое-кому делала некие авансы, правда, не очень умело.

Но подчинённые Артемия Петровича были с него почтительны и робки. И, по-видимому, никому из них не могла прийти в голову возможность связи с госпожой губернаторшей, племянницей самого государя. Она была вознесена слишком высоко для роли чьей-либо любовницы — была женою Цезаря, пребывающей вне подозрений.

Шуршурочка томилась. Она требовала от Марии всё новых подробностей и слушала её с широко раскрытыми глазами, млея от искусительных картин. А память Марии вела себя прихотливо, мешая действительность со сценами, вычитанными ею из французских куртуазных сочинений, фантазии и действительность причудливо мешались помимо её воли. И она уже не в силах была отделить одно от другого.

Так проводили они вечера меж воспоминаний, заставлявших задыхаться от волнения, музицирования за клавикордами. Лекари озабоченно ощупывали тугой живот Марии, строили различные предположения о сроках. Но все сходились в одном: осталось меньше месяца до родин. Стало быть, надобно беречься, есть пищу лёгкую, но богатую минеральными и живительными веществами, например, икру осётра, варёную свёклу для кроветворения, яблоки, дабы укрепить желудок и его соки.

Мария покорно внимала их советам и столь же покорно следовала им. Она ждала вестей от отца с царским курьером, ежели не с первым, то со вторым. Курьеры следовали один за другим — спустя день-другой. Их путь лежал в Москву и Петербург, к господам сенаторам, светлейшему князю Меншикову, управлявшему новой столицею и её губернией.

Наконец пришла весточка от князя Дмитрия. Он подробно описывал первые дни плавания. Адмирал от красного флага — сам государь — приказал плыть без останову день и ночь, пока не достигли учугов: загородок из кольев для ловли красной рыбы. Над ними кое-где избы поставлены, сети пропущены, а в них — осётры, севрюги, сомы пудовые — всякой рыбы видимо-невидимо.

Государь не утерпел: пересел на галеру и стал свидетельствовать каждый учуг, выглядывать, нет ли там каких-либо морских диковин: до разного рода диковин, раритетов был он весьма падок.

А спустя три дня, на четвёртый, миновав острова Четыре Бугра, вошли в море. И вся флотилия распустила свои белые крыла и полетела к Таркам, что в Аграханском заливе на западном берегу Каспия. «Его величество был весьма рад свиданию с морем», — заключал отец.

Рад, рад, весьма рад! Казалось, и море радо любимцу своему, несомненному любимцу. Оно глядело приветливо, неспешно катя невысокие волны...

Пётр не мог устоять: сообща с командою тянул снасти, исполняя парусный манёвр. Всё делалось весело, с шутками-прибаутками. Тон задавал государь. Снасть была густо просмолена, и Петру услужливо протянули рукавицы.

До Тарок добежали быстро. То была российская крепость. И посад возле. Буйный Терек здесь помягчел норовом и, разделившись на два рукава, покорно сливался с солёной морской водою.

Что ж, крепостца не из крепких. Более для устрашения окрестных племён. Наполовину земляная, башни, однако, каменные, благо камня окрест в избытке.

— Не больно грозна, — заметил Пётр. — Ну да Бог с нею. Нам надобно далее к югу крепиться. Избрать таково место, дабы можно было оттоль досягнуть до горных гнёзд бунтовщиков.

Все были согласны. Ждали конный корпус бригадира Ветерани, двигавшийся посуху, чтобы сообща начать поход вдоль берега в сторону Дербеня-Дербента. Там паче что получили слезницу наиба — городского коменданта: «Ныне тому другой год, что бунтовщики, собравшись, Дербеню великое разорение учинили и многих напрасно побили, а мы непрестанно с трудностию от опых обороняемся».

— Разослать немедля надёжных людей, дабы понужали кого следует, — распорядился Пётр. И самолично их напутствовал.

— Ты, — велел он прапорщику Орлову, — поскачешь навстречу наказному гетману и миргородскому полковнику Апостолу [85] ...к наказному гетману и миргородскому полковнику... — Апостол (1654—1734) — миргородский полковник с 1683 г., наказной гетман с 1700 г. Замешан в дело Мазепы, но прощён за активное участие в Северной войне. Гетман Малороссии с 1727 г. , он с малороссийским войском движется в нашу сторону, и скажешь: государь-де зело гневан за медленность вашу и требует поспешения.

— А ты, — обратился он к поручику Андреяну Лопухину, — отвезёшь ведомость губернатора Волынского в Тарки. Она по моему указу писана шамхалу тамошнему Адиль-Гирею, дабы он к нашему приходу приготовил полтыщи подвод конных. Ступай теперь к князю Дмитрию Кантемиру. Получишь от него манифесты печатные на турецком языке и оные тоже вручишь шамхалу для рассылки в Дербень, Шемаху и Баку. Ежели у него подходящего народу не будет, дам тебе эскорт — пятнадцать татар да столько же черкесов: их пошлёшь с оным манифестом.

— Негоже, государь, тебе столь суетными делами заниматься, — неожиданно вмешался Пётр Андреевич Толстой. — Не императорское это дело кульеров рассылать. На то есть генералы да бригадиры...

— Молчи, старый, — добродушно огрызнулся Пётр, — от собственного государева имени верней будет. Больно медлительны начальники наши. Знаю, что делаю. Ты, — оборотился он к поручику Мусину-Пушкину, стоявшему вместе со всеми посланцами, — поскачешь на берег, туда, где островские лодки с пехотою притулились, и повелишь от моего имени, чтоб нисколько не медля плыли в залив Аграханский и тамо нас дожидались.

Убедившись, что всё сделано по указу, Пётр повелел командам кораблей быть по местам. И сам отправился на гукер [86] Разновидность парусника. под красным флагом, приказав трубить сигнал к поднятию якорей. Курс — залив, стоянка — при впадении речки Аграханки.