Григорий Коновалов - Истоки

— Один мой приятель был в Париже в то время, когда шли мюнхенские переговоры, — снова заговорил Холодов. — Так вот, французские министры запугивали парижан: если не отдать Гитлеру Чехословакию, то он сотрет с лица земли Париж. Мешками с песком забили окна в военном министерстве, даже баррикады строили.

По тону Михаил понял, что Холодов сам был очевидцем того, о чем рассказывал с усмешкой.

— А с немцами встречались, товарищ майор? — спросил Иванов, склоняясь к Холодову так, что усы его едва не касались смуглой шеи майора.

— Немцы — солдаты серьезные, — уклончиво ответил Холодов, покуривая эстонскую сигарету. — Оружие у них неплохое. Да вот Крупнов подтвердит, он на финском фронте понюхал немецкого пороху.

Михаил смущенно пробормотал, что он действительно понюхал пороху немецкого, французского, американского и английского. Напоминание о финском фронте всколыхнуло в сердце обидное и унизительное — прощание с Верой Заплесковой.

Машина спустилась в лесную долину, выехала на берег Волги. Прошли мимо избушки бакенщика, мимо опрокинутой просмоленной лодки, по извилистой тропке в дубняке стали взбираться со степного тыла на утес Степана Разина. Михаил шел позади генерала, который, несмотря на одышку, не отставал от Юрия, цепляясь одной рукой за ветви дуба, а другой придерживая фуражку на голове. Валентин несколько раз пытался помочь своему отцу, но тот сердито отстранял его, уверенно ковыляя под навесом деревьев.

На широкогрудом красно-буром утесе потные лица окатил свежий, играющий ветерок. Внизу вспыхивала под солнцем широкая река. Сели на камни, крапленные птичьей кровью и пометом, молча закурили. Кто всматривался в далекие правобережные в темном дубняке горы; кто, щурясь, из-под ладони вглядывался в степное Заволжье, где редкие проступали в голубом мареве вышки нефтеразведки; кто не сводил глаз с Волги. Птицы, умолкнувшие лишь на время, засвистели, защелкали и загукали в лесу. Все выше взмывали два орла в поднебесье. Пошумливали листвой могучие дубы. Пахло разогретым камнем, сухим орешником, наплывали с Волги пресные запахи воды.

Юрий пятерней откинул назад свои волосы и, улыбаясь глазами, сказал:

— Вот от этого утеса до села Разбойщина построим плотину, перекроем Волгу…

Чоборцов покряхтел, сильно ударил кулаком по своему толстому колену.

— Если бы наши желания зависели от нас с вами… Сбросил бы я с себя эти штаны с лампасами, дорогие сапоги, надел бы рабочий комбинезон — и айда шуровать на стройке! — Он кинул свою фуражку на куст бобовника, расстегнул китель, потер широкую жирную грудь. — Но много еще зверья на земле, много, и точит это зверье на нас зубы.

Юрий сказал:

— Комплексная экспедиция в минувшем году закончила в основном исследование берегов, дна реки, определила створы плотины. Назначен начальник строительства. Вчера говорил я с ним. Известный строитель Днепрогэса, Рыбинской плотины. Умница, характер! Сразу же, говорит, начнем строить современный город, а не барачный поселок. К Волге нужно подходить комплексно: дешевая электроэнергия, орошение, флот. Сотни заводов включатся в строительство, потребуются миллионы тонн металла, бетона, камня. К нам придут тысячи строителей разных профессий. С женами, с детьми. Нужны школы, ясли, бани, больницы. Откроем институты, в них будут учиться рабочие. Короче говоря, тут возникнет современный город, который вберет в себя все достижения техники. Эта широта и глубина размаха чертовски мне по душе! Вот это жизнь! Мы с ним прикидывали, что могут дать наши заводы. Многое! Сталь, цемент, земснаряды, мониторы.

— Да, хорошо строить на голом месте, — сказал Валентин Холодов, — самим придумывать названия улиц. А сколько новых людей! Верно, хорошо? — дружелюбно обратился он к Михаилу.

— Отлично! И вы позавидуете мне: я буду работать тут.

— Ей-богу, если будет строительство, в отпуск приеду и сяду за рычаги бульдозера! — азартно сказал генерал. — Или на худой конец лопатку земли сброшу в Волгу-матушку. Сколько я плавал по ней! Агафоша, помнишь в девятнадцатом наш налет на баржу смерти?

— А ты помнишь, Данила, как Рубачева чуть не поставили к стенке, когда дивизия не удержала города? А потом бойцы вплавь форсировали Волгу, отбили город?

— Как же, помню! Тогда-то Рубачев простудился зверски, вскоре ноги отнялись. Эх, какой был начдив!

Михаил жадно слушал, схватывая выражение этих посветлевших лиц, горящих глаз.

— Миша, закрой рот, — шепнул ему Иванов и пощекотал его подбородок веткой дуба.

Михаил проглотил слюну, взглянул на Иванова: в прищуренных черных глазах, затененных козырьком фуражки, играла мудрая усмешка.

— Юрий, кто же будет жить в современном большом городе, когда окончится строительство? Эксплуатационники? Для города мало, — сказал Иванов.

— Всем дадим работу, Толя. Алюминиевый завод построим, машиностроительный, завод швейных машин. Эх, да мало ли что можно построить, когда Волга даст электроэнергию! Волга ведь не просто великая река. Волга — ось России!

— Точно сказано: Волга — ось России! — Генерал кивнул головой. — Крепкая ось!

— Сейчас поедем на завод к шефам, Данила Матвеевич? — спросил Юрий. — Посмотрим сердцевину этой оси.

— Сейчас, дорогой, сейчас. Тоже и ради них живем, носим мундиры. Хочу посмотреть будущих воинов, повидаться со старыми ветеранами.

В машине Михаил молча наблюдал за Ивановым и Холодовым. С удивительным спокойствием отвечал майор на бесконечные вопросы Иванова, слегка поворачиваясь в профиль к нему.

«Вот они, два недруга: один мой, другой Юрия», — думал Михаил. Но в душе его почему-то не было неприязни к Холодову. Иванов же раздражал его до такой степени, что Михаил не мог смотреть на него. Даже полувоенный костюм и особенно шевровые сапожки были противны Михаилу. Ему очень хотелось пройти по цехам вместе с военными гостями, но наступало время становиться на работу, и Михаил, вскочив на паровоз к знакомому машинисту внутризаводских путей, уехал к главному конвейеру.

В сторонке от широких двустворчатых ворот цеха мотористы-контролеры курили на лавочках у врытых в землю кадушек с водой. Вместе с ними он обычно испытывал работу гусеничных тракторов. Но неделю назад с конвейера сполз первый танк, за ним другой, третий…

Юрий долго находился под впечатлением разговора с генералом о войне в Европе, о недавней финской кампании. Правда, о многом из того, что услышал от Чоборцова, он и прежде знал или догадывался, но генерал как бы повернул работу его мысли в определенном и, очевидно, неизбежном направлении: рано или поздно машина войны захватит и нас своими острозубыми шестеренками. Взаимосвязь государств так сложна, что, коль скоро завертелось одно колесо, оно приведет в движение все части сложного механизма. Юрий усматривал в словах генерала обнаженно прямой и точный смысл потому, что Чоборцов, стоявший со своей армией на Западе лицом к лицу с гитлеровскими войсками, был в его глазах человеком опытным, располагавшим сведениями разведки. В душе благодаря генерала за его товарищеский, доверительный топ, Юрий из чувства такта не позволял себе расспрашивать о жизни армии.