Лнонид Ицелев - Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка

— Павел переродился, — дрожащими губами произнесла она.

— Так, понятно.

Они замолчали.

— Значит, пролетариат был недостоин нашей борьбы за его счастье? — спросила Александра, стараясь взять себя в руки.

— Пролетариат здесь ни при чём, — резко бросил Шляпников. — Пролетариат обманули. Его убеждают в том, что он — правящий класс, на самом же деле страной правит партийная бюрократия в коалиции с буржуазными специалистами. А если ещё введут новую экономическую политику, это приведёт к ещё более широкому возрождению частнособственнического духа и уничтожению всех революционных завоеваний.

— Что же делать? — вопрошали глаза Александры.

— Бороться. Объединить все здоровые революционные силы в партии и выступить сплочённой оппозицией. Фактически оппозиционная группа уже создана. Нам нужен только талантливый теоретик и пламенный трибун, чтобы донести наши идеи до широких масс.

Александра почувствовала, как сердце её стало оттаивать. Она с нежностью посмотрела на Шляпникова. Только сейчас заметила она, что он постарел за эти годы. Ей хотелось погладить эти тронутые сединой волосы, коснуться губами морщинок вокруг его добрых лучистых глаз.

— Сашенька, — сказала она, погладив его широкую ладонь. — Второй раз ты возвращаешь меня к жизни, возвращаешь мне веру в социализм. И если ты был человеком, приведшим меня к Ленину, то теперь, во имя торжества социалистических идей, мы вместе должны выступить против безрассудства ленинской политики... Ты знаешь, сейчас моя связь с Павлом кажется мне каким-то кошмарным сном. Как я могла позволить так обмануть себя и поверить в его пролетарское происхождение, ведь он родился в семье кулака? Не зря же его брат Фёдор был в банде зелёных! Конечно же истинно пролетарский дух не сломить. Какая же я дурёха, что сомневалась в этом. Ну разве можно сломить тебя, потомственного рабочего? Какое счастье, что судьба вновь послала мне тебя, как когда-то в Стокгольме.

— Чтобы было совсем всё, как прежде, — покраснев, сказал Шляпников, — остаётся только поехать на Москву-реку и там тебе искупаться обнажённой.

— Этот ритуал повторять необязательно, — впервые за долгое время улыбнулась Александра. — Поехали просто ко мне домой.

Жизнь вновь обрела смысл. С упоением принялась Александра за программную брошюру группы Шляпникова и Медведева, назвавшей себя «Рабочая оппозиция». Александра обвиняла руководство партии в отрыве от масс, зажиме критики, недооценке творческих сил пролетариата, объясняла необходимость рабочего контроля и демократизации как средств борьбы с бюрократизацией... А перед глазами, как в кинематографе, всплывали шатающийся пьяный Павел, его обезображенный проклятиями рот и вздрагивающие худые плечи девятнадцатилетней девушки, ставшей жертвой реставрации капитализма.

Брошюру «Что такое «Рабочая оппозиция» Александра успела закончить к открытию X съезда партии. Она издала её на собственные деньги тиражом полторы тысячи экземпляров.

За несколько дней до открытия съезда, в первых числах марта 1921 года, в Кронштадте вспыхнуло восстание под лозунгом «За Советскую власть без большевиков». Основную часть своей речи на съезде Ленин посвятил «Рабочей оппозиции» и Кронштадтскому мятежу, связав оба эти явления.

— Понимаете, что вы наделали? — сказал Ленин, подойдя к Александре во время перерыва. — Ведь это призыв к расколу. Это платформа новой партии! Это анархо-синдикализм... И в такой момент!

Съезд принял резолюцию о единстве партии, запрещающую фракционную деятельность, и одобрил переход к новой экономической политике, которая означала частичный возврат к свободному рынку.

Слушая выступления делегатов, Александра сидела, сцепив пальцы рук, вжав голову в плечи, испытывая нарастающий ужас одиночества.

На душе было темно и тяжко.

— Шура, выше голову, — шепнул ей на ухо Шляпников, — мы ещё повоюем.

— Нет, Саша, — громко ответила она. — Сейчас я впервые поняла: в жизни нет ничего страшнее, чем разлад с партией.

После долгого молчания от Павла пришло письмо: «Разлюбезная жена моя Александра! Не томи меня, терпению моему конец. Сколько раз обещала приехать, навестить меня. Всё-то ты меня обманываешь да огорчаешь. Буян ты мой неугомонный! Небось думаешь, что, коли из ЦК да из женотдела тебя вычистили, так и не нужна ты мне больше? Нет, Шура, нужна. Так нужна, что и сказать стыдно. Раз дело теперь позади, приезжай к своему любящему Пашке, который ждёт не дождётся тебя. Поглядишь, как мы теперь по-барски жить станем! У меня свой автомобиль, корова, свиньи и прислуга. По дому тебе хлопот не будет, отдохнёшь. Весна у нас в разгаре, яблони цветут. Мы с тобой, Шура, милый буян, ещё вместе весною не жили. А ведь жизнь наша должна всегда быть весною. Целую горячо твои лазоревы очи. Всегда твой Павел».

Несколько раз перечитав письмо, Александра улыбнулась и подняла глаза. В окно последнего этажа «Националя» стучалась весна. Вместе с яркими лучами солнца в стекло заглядывало голубое небо с клубящимися облаками. Белыми, нежными, тающими.

Положив письмо на колени, Александра гладила его, будто Пашину голову. Ни голубого неба, ни белых облаков не видела она перед собой. Перед глазами стоял лишь чернобровый красавец богатырь Павел с лукаво смеющимися глазами, с жаркими губами, с крепкими ладонями... Сладкой дрожью пробежала по телу истома.

Нет, любовь к нему не умерла. Она была тут, в сердце. Александра лишь спрятала её на самое дно души. Тягостно-сладостную ношу эту чувствовала она возле своего сердца все долгие семь месяцев разлуки с Павлом.

Надо ехать! С Москвой все скрепы оборваны...

Александра выглянула в окно. На деревьях в дворовом садике зеленела нежная новорождённая листва. Набухали почки...

Поезд прибыл в Одессу в восемь вечера. Состав ещё медленно шёл вдоль перрона, а в купе уже ворвался Павел и сгрёб Александру в свои объятия. Он поднял её на руки, как тогда у гельсингфорсского пирса, и вынес из вагона. Не обращая внимания на изумлённую вокзальную толпу, Дыбенко пронёс её, как ребёнка, по всему перрону и вышел на привокзальную площадь, где его ждал автомобиль. За ними семенил ординарец с чемоданами Александры.

Шофёр-красноармеец почтительно открыл заднюю дверцу машины.

Автомобиль покатил по покрытым брусчаткой одесским мостовым, выехал на приморское шоссе и через полчаса остановился возле двухэтажного особняка с колоннами.

Послышался собачий лай и коровье мычание.

— Приехали, приехали, — взволнованно воскликнул женский голос.

У крыльца стояли три женщины.

— Знакомься, Шура, — сказал Дыбенко, подходя к ним. — Это наш домашний коллектив... Марья Ивановна у нас по хозяйственной части.