Василий Ян - Огни на курганах

«Чей это голос? Не тохар ли говорит это?» – мелькнуло в уме Будакена, и он пополз к тому, кто сторожил коней. Будакен обрушился на него без шума, подмял под себя, обшарил и содрал пояс с мечом.

Тело осталось лежать неподвижно.

Два жеребца вскачь пустились по степи. На одном сидел, сжавшись, Будакен. Другой жеребец, легкий и порывистый, побрякивая бляхами, несся рядом.

Из кочевья доносился гул мужских голосов, женские вопли и неистовый лай собак.

Будакен придержал коней, прислушался и снова помчался вперед.

Выборные от каждых двенадцати шатров свободных скифов собрались на совет кочевья. Усевшись тесным кольцом вокруг огня в старом черном шатре Спитамена, они обсуждали, ехать ли на съезд сакских вождей на берегу реки Яксарта. Там должны решить – идти ли на поклон к Двурогому царю, уже захватившему Мараканду, послать ли ему дары покорной дружбы или же… зажечь огни на курганах…

Выборные сидели тесно, плечом к плечу, наклонив остроконечные войлочные шапки и жмурясь обветренными глазами на багровые угли костра.

– Если мы поедем, князья подумают, что мы снова признали княжью волю, – говорили одни.

– Нас триста шатров, мы выставим четыреста всадников. У нас своя воля, – отвечали другие.

– У князей тысячи баранов и несчетные косяки кобылиц. Они их берегут, а драться придется нам.

Снаружи послышался топот коней…

– Где шатер Шеппе-Тэмена? – прохрипел низкий голос.

– Нет Шеппе-Тэмена, но здесь шатер его. Здесь ты узнаешь, где наш охотник.

Полог откинулся, и сквозь низкое отверстие протиснулся большой, грузный человек. Темный шерстяной плащ закутывал его. Он остановился у входа, как проситель.

– Погрейся у огня, – сказал старший. – Садись к нам. Мимо ли ты ехал и хочешь передохнуть или тебя привела сюда нужда?

– Вы не узнаете Будакена? – Незнакомец скинул плащ и бросил кожаный пояс с мечом в разукрашенных бронзой ножнах. – Кто из вас узнает, чей это пояс? Я приехал просить вашей помощи против моих обидчиков, нападающих ночью.

Сидевшие скифы заволновались. Пояс с мечом переходил из рук в руки. Будакен продолжал стоять у входа. Он узнавал среди сидевших многих из своих бывших слуг. Они внимательно осматривали пояс. Один скиф снял шапку и откинул назад длинные полуседые волосы.

– Князь Будакен, взгляни на мой лоб: видишь ли этот знак?

На лбу выделялся выжженный железом кружок и под ним две черточки – известное всем тавро Будакена.

– Ты ставил свой знак на каждом коне и баране, на всем твоем добре и на каждом родившемся ребенке твоего раба. Мы ушли от тебя, и больше твоего знака на наших детях не будет. Зачем же ты пришел за нашей помощью?

– Или ты хочешь снова вернуть нас под свою тяжелую руку? Отобрать наших ягнят? – загудели голоса.

Будакен угрюмо молчал. Он видел враждебные, колючие взгляды.

– Я приехал к вам не для того, чтобы взять вас обратно или взять хотя бы одного ягненка…

– Да мы и не отдадим тебе ничего.

– Я пришел спросить вас, достойно ли для свободного племени саков нападать на кочевье, когда там остались одни женщины и дети, а все опоясанные мечом выехали на совет племени?

– Но саки ли это сделали? Не бродячие ли дахи?

– Я узнаю, чей этот меч, – сказал один скиф. – На пряжке изображен тигр, рвущий коня. Такие пряжки носит племя тохаров. Не твой ли зять Гелон из племени тохаров напал на твое кочевье?

– Это князья повздорили из-за богатства.

– Все зло идет от Гелона, – загудели голоса скифов. – Он прибирает все к своим рукам. Он сгоняет к своему кочевью стада Будакена, он привязывает на спину диких коней наших гордых девушек. Он и нам никогда не простит, что мы ушли от князей и живем вольно. И на нас он нагрянет, чтобы мы снова пасли его кобылиц.

Слабый женский голос прозвучал из глубины черного шатра:

– Будакен вернул мне жизнь. Будакен подарил мне свободу. Именем Шеппе-Тэмена просит Томирис помочь князю Будакену… – Кашель прервал ее слова.

– Мы едем на Совет сакского племени. Поезжай с нами, и тебя никто не тронет. Мы зажжем на совете свой особый костер, и ты сядешь с нами. Мы спросим у племени: можно ли ночью нападать на кочевье, где остались одни женщины? Садись сюда, с нами.

Будакен прошел к огню, и его бывшие слуги потеснились. Он сел среди них как равный и протянул к огню свои квадратные ладони.

Скифы косились на него и подмигивали друг другу:

– Смирился или задумал обвести нас?

Бесчисленные костры горели под вековыми ветлами и серебристыми тополями вдоль берега реки Яксарт. Кругом гудел говор, мешались песни, крики, ржание и топот скачущих коней.

Скифские выборные, вожди, знатные князья и простые вольные саки съехались издалека на Великий Совет племени.

«Длинное ухо» [145]разнесло по всей степи, что в новолуние будут решаться важные дела на Яксарте. Молва опередила гонцов, посланных Тамиром по всем родам и коленам.

Отовсюду потянулись всадники, увешанные оружием, как подобает воину, имеющему право высказывать свою волю. Не раз бывало раньше: сразу после Совета племени скифы выступали в стремительный набег, поэтому воин, явившийся без оружия, садился позади других и не имел права говорить.

Разбросанные по беспредельной равнине, здесь встречались старые друзья и товарищи по походам, обнимали друг друга, прижимались плечами и, согнув правую ногу, шептали принятые обычаями приветствия.

Не простое дело решалось сейчас – измена родному племени известного всей степи князя Будакена, продавшегося за коровий турсук золота Двурогому царю, разгромившему персов и теперь готовому надеть ярмо на все народы Азии.

И многие ехавшие на Совет племени громко бранили Будакена за то, что он продался врагу. Разве мало было у князя золота? И удила у него были золотые, и пуговицы золотые, и у четырех жен были подвески на груди, как рыбья чешуя, из золотых монет. Но ведь все знают, что чем богаче князь, тем сильнее его жадность.

Поэтому все готовы были изгнать или побить камнями Будакена и спорили, каким родам следует раздать все косяки и стада князя-изменника.

Свободные скифы примчались на маленьких мохнатых коньках и развели свои особые костры, в стороне от других. Будакен прибыл вместе с ними, но так как он завернулся в широкий темный плащ и ехал не на карем широкогрудом жеребце, которого знала вся степь, а на большом и легком массагетском булане, то все спрашивали, откуда этот всадник. Чей это слуга? Наверно, он тоже ушел от княжеского котла и стал жить своим умом и промыслом?

Уже от всех колен отделились князья и старейшины и степенно поднялись на курган, одиноко стоявший среди равнины, а свободные скифы продолжали сидеть вокруг своего костра, точно совет их совсем не касался; дважды за ними присылали князья, чтобы они послушали, что князья будут решать, но те ответили, что придут решать дела как свободные скифы, а не слушать разговоры князей. От них отделились пять выборных, которые, взойдя на курган, сели в общий круг Совета, где все теснились в несколько рядов.