Георгий Демидов - За что?

Я ни слова не напишу Вам о нашей интеллигенции по той простой причине, что в деревне у нас интеллигенции, т. е. европейски образованных людей нет. А умственный уровень нового учительства, нового студенчества весьма невысок, встречаются студенты из вузов, которые никогда ничего не читали из Пушкина и даже хорошо не могут объяснить, да кто же такой был этот Пушкин! Да и вообще говоря, умственная жизнь в деревне в интеллектуальном отношении остановилась, усвоив как высшую ступень кружковую узость политического и научного сектантства. Слепая темная вера в науку. Догматизм, т. е. научный формализм, да партийное чванство, да унаследованное холопство — сила, сила роковая все у нас на деревне теперь позадушила. Этак, этаким путем идти — дойдешь и до мистики, до веры, что и есть. Недалёко.

Теперь я перейду к вымирающему классу людей, к умирающему миру, к людям отжившего, как у нас говорят, мировоззрения. К рядовому духовенству, к которому Вы всегда чувствовали только антипатию. Наши вожди, наши выдающиеся идеологи коммунизма, уже по пальцам высчитывающие, что лет через сорок в нашей республике не останется ни одного верующего, открыто верующего, и лет через пятьдесят исчезнет последний «поп», а христианство «уйдет в подполье»…

Я не берусь предсказывать, но, по моему личному мнению, со всею «видимостью», внешним обнаружением церковно-религиозной жизни народа, партия покончит гораздо скорее, так как в ее руках все: ни у одного властителя мира никогда не было в руках так крепко сшитого и такого централизованного аппарата власти, каким в настоящее время располагает наша правящая партия; и во вторых: партия, обладая могущественными, для самообороны внутри страны, материальными ресурсами, в средствах не стесняется и никогда не стеснялась. Например, чтобы выгнать из Ярославля сотню бунтарей-гимназистов с одним пулеметом, Фрунзе ярославский обратил город из шестидюймовок в груду развалин [68] Имеется в виду ярославский мятеж в июле 1918 г. Автор письма не вполне объективен в оценке масштабов событий: вооруженным выступлением группы эсеров (а не гимназистов) из 106 человек командовал полковник Перхуров (группа Савинкова), к восставшим присоединились часть населения и бронедивизион (а не один пулемет). Подавлением мятежа руководил Я. Ленцман, а М. Фрунзе стал после восстания окружным военным комиссаром Ярославского военного округа. Части Красной Армии действительно обстреляли и разрушили центр города, погибли сотни мирных жителей. Были жертвы и среди коммунистов (на «барже смерти», которую белогвардейцы поставили на середине Волги, из 200 коммунистов в живых остались 109). ( Примеч. сост .) . Но в борьбе с народной религией партия мудро не спешит, она действует извнутри, она, как крот или крыловская свинья, сначала подгрызает корни растения: она вбивает свою марксистскую идеологию в головы подрастающих поколений, это одна сторона медали; с другой стороны, она намеренно дезорганизует представителей христ<���ианских> идей, духовенство, и чрезмерными налогами доводит их до полного обнищания. 1) Намеренная дезорганизация церковн<���ого> управления, 2) обнищание духовенства через удушение его налогами доводят общины верующих до полного маразма и разрушения. Немало помогают в борьбе с верующим народом и другие средствия, между прочим следует отметить: 3) полное лишение духовенства всех гражданских прав, 4) даже права получить детям духовенства элементарное школьное образование в школах 1-й ступени, 5) административная, по распоряжению ГПУ, высылка в отдаленные края Сибири, 6) многолетнее заключение в тюрьмы наиболее выдающихся, даровитых священников, 7) принудительные для них публичные, наиболее грязные работы, 8) продажа всего имущества с молотка у не могущих платить непосильные налоги в 100 рубл., 200, 300 и больше рублей. Все это применяется в широких размерах и, естественно, обескровливает духовенство, эту головку верующих. Об этом белом терроре, будете в России, помалкивайте. Этот белый террор против религии и ее представителей, сменивший печальной памяти кровавые дни военного коммунизма, это кошмар нашей теперешней русской жизни. Молоток чека и атамана Ильича, нашего удалого ушкуйника, дробя стекло, куя булат, гуляет вовсю по головам этой несчастной длинногривой братвы, безо всякой вины виноватой. Это парии, это новые евреи, гонимые и ни в ком и нигде не имеющие и, что удивительно, нигде за границей не ищущие заступы и ограждения для более или менее сносного человеческого существования. И что еще удивительнее, и сами не организующиеся в какие-либо объединения в целях самозащиты, чтобы отвести нож нападающего. Это рабы, военнопленные партии, оплеванные, загаженные, в пыли, в грязи, разутые, раздетые, униженные и оскорбленные, плетущиеся за триумфальной колесницей победившей их кучки людей. Председатель нашего кружка безбожников, бывший чекист, протеже будто бы тов. Дзержинского, человек очень начитанный по советской энциклопедии, ему можно верить, с восторгом, причем у него изо рта текут слюни, иногда рассказывает нам, что он лично, своей рукой убил в 1918—19 гг. около полусотни попов, и ни один не просил пощады; бывало, еще дышит, и он приказывает зарыть, не добивши зарыть в землю. «Эти твари, — говорит он, картавя на букву «р» («л»), — обреченные, это “малитули” [69] Малитули ( искаж. лат .) morituri — идущие на смерть; из приветствия римских гладиаторов императору: «Идущие на смерть приветствуют тебя». ( Примеч. сост .) », — к великому удовольствию Цезаря-Партии. «Нам (т. е. безбожникам и партийным) этих “малитулей” нисколько не жаль: умирайте, голубчики, поскорее, уси без остатку»; безотрадный свист и вой ветра пронесется над вашими могилами замученных, расстрелянных, задавленных, недобитых и заживо погребенных никчемных людишек. И боле ничего. Стоит ли жалеть? Их, роковая для них, гражданская пассивность, их дезорганизованность, их разъединенность, безобщественность так нелепы, по-мужицки простоваты, так со стороны глупы, что наши партийные, сорганизованные, крепко спаянные удивляются: это, говорят, какие-то седовласые младенцы… И про таких людей, для оправдания себя, как хороший бонтон, у нас в провинции принято говорить: «Дрались под Ростовом, бились в архангельских лесах, в сибирской тайге попов был целый полк». Конечно, это ложь, гнусная клевета, которой никто не верит. Непримиримо враждебное отношение к духовенству нашей правящей партии, изуверско-фанатические, ернические, похабные, тупоумные выпады, выступления и действия наших доморощенных марксистов, их донкихотство против всех без исключения обнаружений «видимости» народно-религиозной жизни, наконец невозможные бытовые условия — все это, вместе взятое, пробуждает, с одной стороны, само духовенство, а с другой — открывает глаза народу, вызывая его сочувствие, симпатии к вере и к «гонимым» за нее. Забитое веками, несшее на своих плечах двойной гнет двух властей: центральной, бюрократической, и духовной, архиерейской, боявшееся всякого урядника, трепетавшее звонка тройки станового, а теперь объявленное из центра (Зиновьев) врагами народа низшее духовенство, испив чашу горькую до дна, поняло, что хуже, чем теперь, никогда ему не было и не будет. Что же, спросите Вы, оно сорганизовалось, чтобы заявить о своей полной лояльности? Нет. Собрание духовенства, даже маленьких округов, Гепеу премудро, предусмотрительно в провинции не разрешает… И духовенство, утопая, хватается за всякую соломинку, как бы тонка она ни была. Например, припертое к стене в вопросах школьного обучения детей, которых нигде в школы не берут, а проскользнувших и принятых незамедлительно выбрасывают вон, как щенят, духовенство одно время чуть не по всему Союзу носилось с фантастическим планом: для детей основать в Румынии, Польше, Латвии, Литве, Эстонии и Финляндии учебные заведения, общеобразовательные, технические, и там учить детей. В этом прожекте сказывается колоссальное неумение духовенства устроить себе более или менее сносно жизнь. Оно, в этом нет сомнений, вымрет, оно растворится в народных массах, а христианство уйдет в подполье…