Юрий Тубольцев - Катон

Грянуло первое января, и Цезарь мертвой хваткой вцепился в фасцы, которые не выпускал много лет, пока сам не сделался мертвецом. Он сразу внес в сенат проект своего земельного закона. Подобные инициативы всегда исходили от трибунов, а консулы вместе с аристократией всеми мерами противодействовали им. Исключение представлял лишь Сулла, без популистской шумихи наделивший землею своих солдат. Но Сулла вообще был исключением. Цезарь же первым из консулов выступил с аграрными мероприятиями, направленными против знати. Это выглядело настолько непривычно, что шокировало даже простой люд и вызвало настороженность многих нейтральных граждан, а об отрицательной реакции сената не стоило и говорить.

Тем не менее, Цезарь делал вид, будто рассчитывает получить одобрение в органе власти аристократии. Демонстрируя покладистость, он даже провел корректировку своего документа и удалил из него параграфы о Кампании - самой плодородной части Италии - чтобы не раздражать нобилей, и вообще придал ему вполне пристойный вид на взгляд человека, не посвященного в интриги того времени. Правда, все кричащие пункты своего закона, включая изъятие Кампании из государственного фонда с передачей ее в частные владения, не были забыты Цезарем и составили проект второго земельного закона, который пока хранился в секрете. Цезарь льстил сенаторам, уверяя, что будет держаться своего намерения, только в том случае, если оно получит у них положительную оценку. Он заигрывал со многими оптиматами, включая Бибула и Цицерона, прикидываясь идейным последователем красноречивого проповедника согласия сословий. Через своих друзей он пытался убедить Цицерона, что его вступление в союз с Помпеем и Крассом как раз и есть реальное выражение политики согласия и мирного решения проблем, а посему Цицерон якобы должен всячески поддерживать новоявленного союзника.

Лишь с Катоном Цезарь не заигрывал и открыто выказывал враждебность к нему. Но Катон стоил того. Его никогда не вводили в заблуждение демонстрации доброй воли со стороны Цезаря, и он всегда безжалостно разоблачал обаятельного интригана. Вот и теперь Марк разъяснял сенаторам, что лояльность к ним Цезаря является лишь выработкой позы для неизбежного в дальнейшем конфликта.

"Вспомните, каким я был хорошим, но ничего не помогло. С этими злодеями-нобилями просто невозможно иметь дело", - будет говорить Цезарь, - уверял Катон и продолжал: - Знайте, отцы-сенаторы, обсуждение земельного закона в сенате - не битва, а лишь предварительный маневр с целью занять выгодную позицию перед настоящим сраженьем. Не для того Цезарь вкладывал деньги в народ, как выражается его сообщник Красс, чтобы решать свои дела в сенате. Да и сам аграрный закон для Цезаря - не главное, для него это только способ крепче оседлать толпу".

Накануне обсуждения законопроекта в Курии консул ввел новшество, ставшее зародышем основного пропагандистского оружия нынешней цивилизации. Он велел публиковать отчеты о сенатских заседаниях. И медные таблицы с записями сенатских прений и решений, выставленные на форуме для всеобщего обозрения, явились прообразом газеты. Это было первое средство массовой информации. Введение внешнего контроля деятельности сената подтверждало версию Катона о том, что благие жесты Цезаря, обращенные к сенаторам, на самом деле предназначались вовсе не им.

Несмотря на распространенный тогда среди римлян скептицизм по отношению к критическим выпадам против Цезаря, сенаторы все же больше доверяли Катону, чем Цезарю, и господствующее в Курии настроение лучше всего выражалось фразой Марка, сказавшего: "Не так я боюсь раздачи земель, как той награды, которую потребуют себе эти совратители народа". Таким образом, законопроект выступал лишь как повод к политической схватке, а не как ее цель, и, высказываясь о законе, сенаторы на самом деле спорили не о нем. Поэтому никакими уступками Цезарь не мог внести перелом в настроение оппонентов. Особенно яростный отпор ему был дан Бибулом. Уже тогда обстановка в Курии накалилась, и заседание оказалось на грани срыва. Однако Цезарь вертлявой дипломатией ушел от конфликта, чтобы предоставить сенаторам возможность в полной мере выказать себя противниками демократического мероприятия. Консул два часа терпеливо выслушивал критику своего законотворчества, но резко взорвался гневом, едва только слово взял Катон. Он перебивал Марка чуть ли не после каждой фразы, презрительно фыркал, воздевал руки и закатывал глаза, артистически демонстрируя возмущение упрямством оратора. Вставляя в речь Катона неожиданные контраргументы, Цезарь путал его мысли и уводил их от логической основы выступления. Марк не мог удержаться в рамках темы, и его речь затягивалась, становилась сумбурной и невразумительной. Он все более раздражался и вскоре вступил в открытую перебранку с нетактичным противником. Сенаторы заволновались, опасаясь, что заседание вот-вот закончится скандалом. Тут Катон вдруг заметил в глазах Цезаря пляшущие искорки лукавых огоньков, и это разом вернуло ему самообладание. В дальнейшем он проявил не меньше выдержки, чем Цезарь во время спора с Бибулом, и его речь обрела стройность и осмысленность. Более Марк уже не поддавался ни на какие провокации и спокойно реагировал на самые абсурдные возражения. Взор консула потух, и он закусил губу. Катон снова разгадал его игру и был близок к победе. Однако Цезарь не признавал безнадежных ситуаций. Впоследствии ему не раз доводилось менять ход сражения самым неожиданным образом, иногда он со знаменем в руках первым бросался в гущу вражеских толп, вводя в замешательство воинственных галлов или германцев, и риск всегда приносил ему успех. Придумал он смелый план и в этом сражении. Когда Катон уже подводил итог сказанному, готовясь закончить речь, Цезарь, пользуясь правом председателя собрания, оборвал его и, обращаясь к сенаторам, заявил: "Многоуважаемые отцы-сенаторы, этот человек намеренно подвергает наше собрание обструкции. Понимая, что другие с ним не согласятся, он вознамерился отнять у нас саму возможность решить дело. Вспомните, как в прошлом году этот закаленный в упрямстве оратор проговорил весь день до заката, тем самым не позволив сенату сформулировать свое суждение. Оставшись безнаказанным, он вздумал повторить тот же трюк сегодня. И если мы, отцы-сенаторы, не положим предел этому возмутительному поведению, он будет лишать нас слова всякий раз, когда ему того захочется. Однако я, поставленный народом блюсти законность и справедливость, не имею права мириться с таким произволом, потому решительно выступаю на вашу защиту!"

Прежде чем сенаторы разобрались в ситуации, ликторы Цезаря обступили Катона, от имени консула объявили его арестованным и велели отправиться в тюрьму.