Лев Жданов - Том 4. Последний фаворит. В сетях интриги. Крушение богов

Оживленными, загоревшимися глазами проводив принца, государыня спустила ноги с постели, откинула меховую мантилью, покрывающую их, сделала движение к Платону Зубову, который поспешил принять протянутую ему руку и прижать к своим губам.

— Знаешь, друг мой! — весело, бодро заговорила Екатерина. — Я должна сказать тебе… Я верю, что это ты принес мне счастье… С твоим появлением удача по-старому служит мне, милый друг… Дай Бог, чтобы всегда так было!..

— Дай Бог, ваше величество!..

Вдруг детское хныканье заставило их обоих обернуться.

— Что такое? Что случилось?..

Валериан, часто забавлявший Екатерину своими шаловливыми выходками, стоял и, вытирая кулаками воображаемые слезы, по-детски всхлипывая, заговорил:

— А пло меня и забыли… Я к няне пойду… Она мне тозе конфетку даст…

— Ах ты ревнивец! Это к какой же няне? Княжне Голицыной? Гляди не обкушайся ее конфеток. Ну поди сюда, шалун… У-у… баловник! Ну, я и тебя поцелую… Не ревнуй, не завидуй… Брату грешно завидовать… Я и тебя люблю… Ты славное дитя. Я верю, вас обоих мне на радость судьба послала теперь… У, баловник-мальчишка!..

Молча, внимательно глядел Платон на материнскую нежность, которую проявляла Екатерина к его брату.

Невольно настоящее чувство досады, ревности вдруг сжало ему грудь, и он подумал: «Как, однако, смел стал с нею мальчишка… Нет, и брату в этом случае лучше не доверять… Скорее бы уехал… И чем дальше, тем лучше…»

Двух месяцев не прошло, как Валериан Зубов мчался на юг, в армию Потемкина.

— Гляди все сообщай подробно, что увидишь, что услышишь, что узнать стороной доведется о «подвигах» «князя тьмы», с Суворовым поладь при встрече. Он тоже, как слышно, зубы точит на своего неуча-фельдмаршала… Шепни старику, что я дивлюсь его делам… Хотел бы достойных наград добиться для такого героя… Да, мол, Циклоп на пути стоит… Словом, будь начеку там… А я здесь постараюсь укрепиться… Тогда нам с тобой хорошо будет жить на свете…

Валериан прекрасно понял и сумел выполнить советы старшего брата, как это выяснилось в самом скором времени.

Как-то особенно быстро пролетело время до конца года, полного для Екатерины самыми разнообразными, но преимущественно приятными событиями.

С юга доходили добрые вести о победах над турками. Морская война приостановилась до более теплой поры. Обе враждующих стороны воспользовались желанной передышкой, чтобы собраться с силами для дальнейшей борьбы.

А в то же время за кулисами при помощи союзных держав подготовлялись к миру, необходимому России, но еще более — Швеции, окончательно истощенной непомерными затратами на войну. Не помогали и субсидии Англии, тем более что удача не особенно улыбалась самонадеянным «морским королям», как величали себя в память давних лет шведы. Но другие заботы одолевали Екатерину.

Когда ей сообщили, что король Людовик был доведен до того, что вошел с мятежными толпами в ратушу Парижа и вышел из нее с трехцветной революционной кокардой на шляпе, негодованию Екатерины не было границ.

— Чего же теперь можно ждать! — восклицала она, шагая по своему кабинету и засучивая порывисто рукава. — Скоро и у нас при дворе начнут петь бунтарские песни… Недаром стали появляться такие книжки, как этот возмутительный пасквиль Радищева!.. Но я того не потерплю!.. В корне уничтожу гидру возмущения, которая сюда, в мое царство, протянула свои лапы… Я всех государей подыму на борьбу с этими якобинцами, с мартинистами, с масонами. До сих пор я считала их добрыми людьми. Но вот к чему вели их бредни. Предательство скрывали они под своею насыщенной болтовней. Довольно. Меня никто не проведет. Слышали, генерал, что пишут из Москвы? — обратилась она к Зубову, который сидел тут же. — До сих пор считают меня чужою, немкой, а сами так офранцузились, начиная от первых вельмож до последнего приказного, что готовы променять родину на бредни этих заморских болтунов. У нас во всем Петербурге нет столько выходцев французских, шпионишек, пропагандистов разных, сколько в Москве у двух-трех тамошних «больших бояр»… Все простить не могут новой столице, что здесь, а не там и наш двор, и главнейшее правительство живет. Так можно ли сравнить новую столицу с этой огромной деревней?.. Вот я их подберу. Я думаю туда генерала Прозоровского в главнокомандующие послать. Он подберет их всех там!..

— Давно бы пора, ваше величество. Я тоже очень плохие вести имею из Москвы. Но тут же указывают, что в Петербурге надо искать опору, ради которой там решаются голову подымать… Здесь порицают войну, а там откликаются… Здесь толкуют о союзах с Пруссией и Англией, для вас неприятных, государыня. А там поддакивают… Так мне пишут…

— И совершенную правду. Я тоже знаю. Это из Гатчины дирижируют… Или хотят, по крайней мере, свою силу проявить. Посмотрим! Я с Прозоровским сама поговорю, когда ему ехать надо будет… Он уже не станет никого слушать, кроме меня…

— Посмел бы он, государыня… Хотя вот светлейший словно и против этого назначения…

— А ты откуда знаешь? Я тебе еще не давала его последнего письма…

— Так. Он и другим здесь писал… На ваше величество дабы повлияли… удержали вас от излишних подозрений и строгости… весьма благодетельной, на мой взгляд…

— И на мой. Так что же об том и толковать! А князь пишет очень осторожно. Он знает, что я прямых приказаний не люблю… Да правду сказать, и надоели мне указки. Ужели не могу по-своему даже тут поступить? Он издалека все надеется править здесь всем. Пусть лучше делает свое дело. Побеждает — и слава Богу! А мы здесь уж справимся как-нибудь с Божьей помощью. Вот гляди, что он пишет… Вот тут о Прозоровском… Остальное не интересно. Да я и передавала тебе… Читай… Остроумно, надо сознаться, но несправедливо… Нашел?

— Нашел, ваше величество… — И Зубов стал вслух читать: — «Ваше величество собираетесь послать в Москву на командование князя Прозоровского. Это самая старая пушка из вашего арсенала, государыня, и за неимением собственной будет всегда бить в вашу цель… Но одного боюся: чтобы не запятнал кровью в потомстве имени вашего величества…» Какая дерзость!

— Хуже, генерал: неуместное вмешательство. И дерзость иногда бывает кстати. А что не впору и не к месту, то хуже всего! Но я больше по указке светлейшего ходить не стану. Можете быть покойны. За свои подвиги он стоит всяких наград. И дело за ними не станет… Но и я хочу быть свободна. Он это скоро поймет из моих действий. А какие вести у тебя из Ясс? Там дела как будто остановились? Сухопутная кампания — не морская. Зима — самое время для боев.

— Я, государыня… Вы знаете мое глубокое восхищение талантами господина фельдмаршала… Но любовь моя к родине и к вашему величеству не позволяет таить и о тех, конечно, неважных слабостях, которые мешают светлейшему достичь высших степеней славы… покрыть славой имя и оружие вашего величества… И я все скажу, что мне пришлось узнать… Хотя бы и пришлось вести обвинение…