Лев Жданов - Том 4. Последний фаворит. В сетях интриги. Крушение богов

Зашаталась малютка, от испуга похолодело у нее в груди. Вспыхнуло яркое пламя в глазах, потом поплыли зеленые и желтые круги. Она едва удержалась, чтобы не крикнуть, едва устояла на ногах.

Густав тоже смутился, заметив, как его вольность повлияла на девушку. Он сразу отрезвился и особенно мягко, совсем по-братски спросил:

— Я сделал вам нечаянно больно? Простите. Что с вами? Вам дурно?..

— Да… Простите… Я пойду… Я к генеральше… Простите… — едва могла пролепетать пересохшими губами княжна и, не ожидая его помощи, бросилась в уголок, где воспитательница ее Ливен сидела и наблюдала издали за питомицей.

К счастью, танец кончился в эту минуту, и никто почти не заметил маленького приключения юной пары.

— Ваше высочество, что случилось? Что произошло? Вам нездоровится? — встретила вопросом девушку зоркая воспитательница.

— Да… нет… ничего… Пойдемте в уборную… Впрочем, нет… Тут близко никого… Я должна вам сказать… Сейчас он… он позволил себе… Он так пожал мне руку… Разве это можно?.. На глазах у всех. Я просто не знала, куда мне деваться!

— Да… То-то я заметила… Что же вы сделали?..

— Я? Ничего. Я так испугалась, думала, упаду от страха!..

— Ну, ничего… Успокойтесь… Пойдемте, выпейте воды… Тут не место, мы потом, дома поговорим…

Густав тоже кинулся к своему опекуну, который стоял со Штедингом, Зубовым и князем Эстергази.

Князь делился с высокими слушателями пикантными подробностями своих многочисленных приключений, и все хохотали сочным, здоровым хохотом…

— На два слова, дядя Штединг… Простите, господа… Я только два слова…

Зубов и Эстергази предупредительно отошли, но оба насторожили уши, почуя, что дело важное.

— Дядя, я решил… Она мне прямо нравится. Слышите?.. Я хочу сделать предложение. Кончайте скорее ваши переговоры… В чем там у вас помеха, скажите мне, наконец?

— О, ничего, почти ни в чем, — поспешно заговорил Штединг. — Впрочем, как его высочество?..

— Да, да. Теперь пустяки остались… Решили? Поздравляю… А я было хотел тебе нынче… Ну да это дома, потом… Поздравляю… Я так и поведу переговоры… Да…

Густав, уже не слушая, вернулся в зал, разыскивая княжну. Он увидел, что она с матерью и Ливен готовилась уезжать.

— Почему так рано, ваше высочество? — обратился король к Марии Федоровне.

— О, мы и так засиделись дольше, чем думали… Ужин затянется поздно… А я и Александрина еще хотим навестить бабушку, если она не спит, справиться об ее здоровье…

— Прошу вас… Один танец… Еще не поздно…

— Ну, так и быть, для вас, господин Густав… Иди танцуй, Александрина…

И, вся трепещущая, бледная, боязливо, осторожно подала теперь руку княжна кавалеру. А в сердце ее что-то звенело радостно… Руки были холодны, словно омытые ледяной водой. А в груди жгло от неведомого восторга, непонятного страха… И длился последний в этот вечер танец юной пары — по всем углам шли толки, посеянные неизвестно кем, все говорили, что дело кончено, что даже на словах решены условия союза и назначен день сговора, чуть ли не свадьбы…

В воскресенье еще нездоровилось государыне. Да и Густав не показывался никуда, вел долгие переговоры наедине с регентом, после которых выходил, хлопая дверьми, и запирался в своей комнате…

Только в понедельник к обеду собралась в Таврическом дворце семья императрицы, даже Константин, еще бледный, действительно вынесший лихорадку после ареста. Не было одного Павла.

Все чувствовали, что должно совершиться нечто особенное.

Густав, видимо, дулся на дядю, а тот на питомца поглядывал с какой-то особенной опасливостью.

Только Лев Нарышкин, бывший в ударе, шутками и каламбурами поднял несколько общее настроение.

День выдался сухой, теплый, и кофе подали в саду.

Екатерина, все время наблюдавшая за внучкой и гостем, была удивлена сдержанностью последнего, особенно после тех рассказов, какие пришлось ей выслушать с разных сторон о странном приключении на балу у Кобенцеля.

Еще слабая после припадков, Екатерина медленно, опираясь на свою трость, шла по террасе, куда раньше собрались остальные.

Вдруг Густав, словно выжидающий минуту, отделился от группы и подошел к ней.

— Позвольте помочь вашему величеству?..

Он ловко подвинул кресло и помог опуститься в него государыне. Затем сразу, словно не давая себе опомниться, продолжал:

— Я должен извиниться… Но теперь подходящая минута… Мое сердце вынуждает меня говорить прямо, не прибегая к посторонней помощи, чтобы избежать всяких проволочек и хитросплетений… Я больше люблю прямо, начистоту.

— Я тоже, сир. В чем дело, говорите.

— Я желал вам открыть, что ваша внучка, княжна Александрина… Что я полюбил ее и прошу руки ее высочества, если вы и родные ничего не имеют против этого.

— Да? Что же… Это несколько неожиданно. Но мы все здесь давно желали этого. Не стану скрывать: и я, и все будут рады… В добрый час… С своей стороны я даю полное согласие… Конечно, на условиях, о которых будут говорить ваши и мои министры. Сын мой и невестка, полагаю, тоже порадуются… Даже уверена, зная их расположение к вам… В добрый час, мой кузен и будущий внук! В добрый час!

Густав почтительно поцеловал протянутую ему руку, но Екатерина привлекла и, как сына, поцеловала его ласково и нежно.

— Один только вопрос хотела бы я вам задать, ваше величество. Самый главный… Как будет дело с верой моей внучки?..

— О, государыня, в этом княжне будет предоставлена полная свобода. Я даю слово!

— Если так, завтра же я приму вашего посланника, который сделает официальное предложение от имени не графа Гаги, а от Густава IV, Адольфа, короля Швеции, чтобы мы могли всенародно объявить о таком радостном событии… А сейчас зовите всех, ведите свою невесту. Мы объявим им большую радость!

Молча, почтительно поклонившись, король двинулся к группе остальных гостей императрицы, которые издали наблюдали за необычайной сценой и не знали, можно им подойти или нет.

Во вторник, 5 сентября, при дворе праздновалось тезоименитство великой княгини Елисаветы. Но этот семейный праздник потонул в других, более торжественных событиях, которые наполнили весь шумный день. Утром в блестящей аудиенции был принят посол шведский Штединг, который официально от имени короля Густава Адольфа просил руки княжны Александры Павловны.

Конечно, согласие, данное при всех императрицей, было подтверждено матерью и отцом невесты, который для такого особенного момента должен был появиться среди блестящего двора своей матери.

За парадным обедом провозглашались тосты. Жених и невеста сидели рядом, оба конфузились, особенно княжна, у которой порою даже слезы навертывались на глазах от смущения и неловкости. И, только встречаясь глазами с королем, она вся сияла радостью и улыбкой.