Владимир Голяховский - Крушение надежд

Павел не был готов к такому повороту:

— Спасибо, конечно, интересно было бы поработать в Союзе писателей. Думаете, меня возьмут в такое учреждение?

— У меня влияние в секретариате Союза и «рука» в ЦК. Если я попрошу, вас возьмут. И зарплату обещаю лучше, чем у медсестры.

Павлу хотелось узнать, но спросить он постеснялся: какую зарплату?

Мария обрадовалась принесенным яйцам:

— Павлик, ты стал такой практичный. Я не помню, чтобы ты был таким в молодости.

— Это еще что, — похвастался Павел, — я уже так напрактиковался, что устраиваюсь на работу.

— На какую работу?

Когда Павел рассказал, Мария забеспокоилась:

— Не будет ли тебе трудно работать целый день?

— Машенька, после лагерей мне ничего не может быть трудно.

— Но ты становишься старше, здоровье не то.

— Машенька, надо же мне что-то делать, деньги зарабатывать надо? К тому же работать в Союзе писателей — это интересно. И последний аргумент: мой непосредственный начальник Ильин хорошо ко мне отнесся, и мы с ним легко сработаемся.

Павел отнес Ильину документы, выяснил условия работы, зарплата оказалась втрое больше, чем у Марии.

Она очень обрадовалась и, когда они пошли к Августе с Алешей, с порога воскликнула:

— Павлик получил работу, он будет работать в аппарате Союза писателей.

Они устроили импровизированный праздник, Павел пил свою любимую водку, а Алеша тут же сочинил экспромт:

Павлу выделили стол в коридоре, недалеко от кабинета первого секретаря, где постоянно сидел Ильин. По ходу работы он часто вызывал Павла к себе, всегда подчеркнуто уважительно:

— Профессор Берг, можно вас на минуту?

Секретарши, видя перед собой пожилого человека и узнав, что в прошлом он был профессором, отнеслись к нему с почтением. Ежедневная работа давала Павлу удовлетворение: привычная рутинная обязанность идти утром на работу, общение с людьми, рабочие разговоры, обсуждение общих дел. Он даже преобразился, держался прямей, ходить стал быстрей, одевался лучше, купил новый галстук. Проснулись прежние привычки, и он попросил Нюшу:

— Пожалуйста, накрахмальте мне воротнички рубашек, как раньше.

Работа была в основном бумажная — писать протоколы заседаний правления Союза писателей и собирать протоколы старых заседаний. В один из первых дней работы ему попалось на глаза старое письмо секретариата:

«24 марта 1953 года. В ЦК КПСС, Секретарю ЦК КПСС Н.С.ХРУЩЕВУ.

…В настоящее время в московской организации ССП состоит 1102 человека: 662 русских (60 %), 329 евреев (29,8 %), 23 украинца, 21 армянин, 67 представителей других национальностей. При создании ССП в 1934 году в московскую организацию был принят 351 человек, из них писателей еврейской национальности — 124 человека (35,3 %).

Такой искусственно завышенный прием в ССП лиц еврейской национальности объясняется тем, что многие из них принимались не по литературным заслугам, а в результате снижения требований, приятельских отношений, а в ряде случаев в результате замаскированных проявлений националистической семейственности. <���…> Руководство СПП считает необходимым последовательно и неуклонно освобождать Союз писателей от балласта. <���…> За ряд месяцев из Союза исключено 11 человек; секретариатом ССП внесена в Президиум рекомендация исключить еще 11 человек. Работа эта будет продолжаться….

Подписи: А.Фадеев, А.Сурков, К.Симонов».

С привычной для историка методичностью Павел сопоставил дату письма — 24 марта 1953 годами с датой смерти Сталина — 5 марта того же года. Письмо было отправлено Хрущеву всего через девятнадцать дней. Еще продолжало набирать обороты «дело врачей-отравителей» (хотя через десять дней, 4 апреля, их неожиданно освободили, признав «дело» спровоцированной ошибкой). Павел анализировал: зачем и для чего было написано это письмо руководителей Союза писателей? Вряд ли они ни с того ни с сего решили направить его Хрущеву. Скорей всего, от него поступил запрос. Получается, что тогда еврейских врачей все еще считали виновными, и Хрущев мог настаивать на чистке Союза писателей — на исключении евреев. А в угоду ему руководители Союза верноподданнически обещали работать над этим. В документе называлось только число евреев, и от этого несло матерым антисемитизмом. Павлу было ясно скрытое значение этого документа, с горькой иронией он думал: «Евреи им всем мешают, а каких русских они принимали в Союз писателей? Бесталанных, но зато верноподданных».

И тут же Павлу на глаза попался протокол встречи Хрущева с французским журналистом Сержем Груссаром. Француз задал вопрос о Биробиджане. Хрущев ответил: «Когда из Крыма выселили татар, некоторые евреи начали развивать идею о переселении туда евреев, чтобы создать в Крыму еврейское государство. А что это было бы за государство? Это был бы американский плацдарм на юге страны. Я был против этой идеи и полностью соглашался в этом вопросе со Сталиным» [41] Выписка из протоколов встреч Хрущева с иностранными журналистами. . Признав опыт с Биробиджаном неудачным, Хрущев так и сказал: «Евреи все интеллигенты, все и всегда стремятся в университеты».

Павел решил снять копии с этих интересных документов. Он переписал напечатанное на машинке, спрятал в карман — это были ценные исторические свидетельства официального антисемитизма. Он знал: это может пригодиться.

Павел в молодости читал запоем, но все шестнадцать лет в заключении он вообще не видел книг. Его познания в литературе остановились на уровне революционной романтики 1930-х годов. Как военный историк, он интересовался литературой военного времени, которой не знал. И писатели новой формации ему тоже были незнакомы, а узнать о них побольше было интересно, мир творческой интеллигенции отражает духовное развитие нации.

Теперь работа в Союзе писателей давала ему доступ к этой литературе и к этому миру. Павел читал, наверстывая пропущенное, и удивлялся тенденциозности: в большинстве книг были описаны не сложная, тяжелая жизнь страны, а надуманная радость и благополучие советского народа под руководством коммунистов.

Как-то в разговоре с Ильиным Павел спросил:

— Можете помочь мне определить, что это за общая тенденция в стиле советских писателей?

— Да, вы отстали, дорогой профессор. — Ильин хитро прищурился. — Это называется социалистический реализм. В литературном творчестве все должны идти по общей столбовой дороге соцреализма, давать описание, которое соответствует не реальной жизни, а идеальным представлениям социализма… Сталин требовал воспевания своих «деяний» и своей личности. Поэтому он поддерживал этот стиль и назвал писателей «инженерами человеческих душ». Инженеры-то они инженеры, но свободы писать проекты, то есть свободы творчества, он им не давал, именно поэтому возникли такие ограничения в Союзе писателей и жесткая цензура в литературе.