Владимир Голяховский - Крушение надежд

Через полгода ожидания Пастернак рассказал о ситуации Косте Богатыреву. Костя как переводчик постоянно пересекался с иностранными литераторами, приезжающими в Советский Союз. Он с жаром предложил:

— Борис Леонидович, я привезу к вам итальянцев. Они знают о вашем романе и будут счастливы издать его в Италии.

Костя привез итальянцев к нему на дачу 30 июня 1956 года. Пастернак работал в своем огороде, встретил их в резиновых сапогах и с лопатой в руках. Итальянцы попросили у Пастернака рукопись романа: «Чтобы у Вас не было неприятностей, мы передадим рукопись в Милане издателю коммунисту Фельтринелли». Пастернак написал ему, что будет рад появлению романа в Италии, но предупреждал: «Если его публикация здесь, обещанная многими нашими журналами, задержится и Вы ее опередите, ситуация для меня будет трагически трудной… но мысли рождаются не для того, чтобы их таили или заглушали в себе, но чтобы быть сказанными» [48] Строки из письма Пастернака итальянскому издателю. .

О передаче рукописи за границу пошли слухи. Руководители Союза писателей заволновались, предложили Пастернаку написать в Италию и потребовать рукопись романа обратно, якобы для переделок, так как роман пока еще не совершенен. Он отвечал: «Люди, нравственно разборчивые, никогда не бывают довольны собой, о многом сожалеют, во многом раскаиваются. Единственный повод, по которому мне не в чем раскаиваться в жизни, это роман. Я написал то, что думаю, и по сей день остаюсь при этих мыслях. Может быть, ошибка, что я не утаил его от других. Уверяю вас, я бы его скрыл, если бы он был написан слабее. Но он оказался сильнее моих мечтаний, сила же дается свыше, и таким образом, дальнейшая судьба его не в моей воле. Вмешиваться в нее я не буду. Если правда, которую я знаю, надо искупить страданием, это не ново, и я готов принять любое» [49] Из письма Пастернака заведующему отделом культуры ЦК Д.А.Поликарпову. .

Эти переговоры, ожидание, полемика и принятие решений совпали по времени с венгерским восстанием осенью 1956 года. Кровавое подавление восстания сказалось на атмосфере во всем мире и в самом Советском Союзе. Хрущев и его соратники поручали организациям и отдельным представителям интеллигенции подписывать письма с одобрением репрессий и осуждением венгерских руководителей, потом эти «воззвания» публиковались в газетах. Нужно было показать всему миру, что народ и интеллигенция полностью поддерживают подавление венгерского свободомыслия.

Боясь гнева властей, многие писатели покорно подписывались. Приехали за подписью и к Пастернаку на дачу. Он не только не подписал, но вскипел и грубо спустил приехавших с лестницы. Это усугубило его вину в глазах правительства. 19 августа Пастернака вызвали в ЦК партии. Он не поехал, сославшись на плохое здоровье.

Заведующий отделом культуры ЦК партии Поликарпов по нескольку раз в день звонил в Союз писателей и настаивал: «Делайте все возможное, чтобы остановить публикацию за границей романа Пастернака».

Павел видел, какая суета поднялась в Союзе и какие страсти кипят в правлении. Секретариат Союза послал телеграмму итальянскому издателю с требованием вернуть рукопись романа, утверждая, что это желание автора. Но рукопись не вернули. Тогда секретарь Союза поэт Алексей Сурков поехал в Милан для личных переговоров. Но он ничего не добился, и роман «Доктор Живаго» был опубликован на итальянском, а потом его опубликовали во Франции, Англии, США, Западной Германии.

Сидя за своим рабочим столом в закутке коридора, Павел наблюдал панику «китов» — секретарей Союза. Они испугались, что их выгонят, исключат из партии, сошлют. И все из-за «этого Пастернака».

Сергей Михалков написал басню про «некий злак, который звался Пастернак». Ненависть к Пастернаку накаливалась. Эти известные и важные люди звонили ему, слали телеграммы, обвиняли в отсутствии патриотизма, в нелюбви к своей стране. Павел удивлялся, до чего ничтожны оказались они в своем страхе перед властью, и вспоминал слова из романа Алексея Толстого «Петр Первый»: «робели не умом, а поротой задницей».

В очередное воскресенье он поехал в Переделкино повидать Пастернака и выразить ему свое сочувствие. Поэт окучивал картошку на огороде. Они сидели на той же скамейке, на которой итальянцам была передана рукопись романа. Пастернак говорил:

— Хорошо, что вы приехали, а не позвонили. Я теперь к телефону отношусь так же, как к проверяемым открыткам, отвечаю невпопад общими фразами: да, нет, все здоровы, чего и вам желаем. Мой роман появился во Франции. Я получаю оттуда личные письма, головокружительные, захватывающие. Все это само по себе целый роман, отдельная жизнь, в которую можно влюбиться. Но быть так далеко от всего этого, зависеть от медлительности и капризов почты, от трудности иностранных языков! Я отвечаю на эти проявления симпатии и интереса по-немецки, по-английски, по-французски. Чтобы ню привлекать внимания почтовой цензуры, прибегаю к маленьким хитростям и пишу бисерным почерком. Наименование романа, издательств и собственные имена я заменяю первыми буквами или русифицирую.

Осенью Альбер Камю, лауреат Нобелевской премии 1957 года, предложил кандидатуру Пастернака на Нобелевскую премию. Но, согласно правилам, произведение, которое удостаивается номинации, должно быть издано на оригинальном языке страны. А русского издания «Доктора Живаго» так до сих пор и не выходило. Агенты ЦРУ выкрали русскую рукопись в аэропорту, сняли с нее копии, и голландское издательство сумело за три дня напечатать пятьдесят экземпляров на русском.

Секретарь Нобелевского фонда Андерс Эстерлинг 23 октября 1958 года известил Пастернака телеграммой о присуждении премии по литературе с формулировкой: «За выдающиеся достижения в современной лирической поэзии и продолжение благородных традиций великой русской прозы». Название романа в решении не упоминалось из тактических соображений: чтобы не повредить автору в его стране. Пастернак был приглашен в Стокгольм на торжественное вручение премии 10 декабря. Он поблагодарил Шведскую академию и Нобелевский фонд телеграммой: «Бесконечно признателен, тронут, горд, удивлен, смущен».

Никита Хрущев был по горло занят важными делами, он готовил XXI съезд партии, на котором собирался объявить о полной победе социализма и о переходе к строительству коммунизма. На прием к Хрущеву прорывался Поликарпов, ему нужны были срочные указания. Наконец его впустили на несколько минут:

— Ну, чего там у тебя?

— Никита Сергеевич, писателю Борису Пастернаку присудили в Швеции Нобелевскую премию по литературе.