Александр Антонов - Воевода

— Но я ведь тоже о тебе думала зимними вечерами. И даже гадала на Святки. Свечи жгла и в воду воск сливала. Ещё мы за ворота башмачок бросали. Всякое другое в сочельник было, — поведала Катя.

— И что же ты в гадании увидела?

— Многое. Да проку в том мало. Не светило мне счастье в гадании, — тихо ответила Катя.

— Да всё у тебя будет хорошо! — воскликнул Даниил и добавил: — Ведь я понял, что за трапезой о нас с тобой родимые говорили.

— И я так поняла, Данилушка. И даже слышала: сговор шёл у наших родимых.

— И мне так показалось. И нам с тобой радоваться бы надо, ежели твоя душа лежит ко мне.

— И радовалась бы, да ведь год впереди, и его надо прожить, пока нам с тобой суждено будет венчаться.

— Ты чего-то боишься? — И Даниил в порыве горячности взял Катю за руку. — Откройся, Катюша.

— Боюсь. Многого боюсь, Данилушка, а назвать свои страхи не могу. Не знаю, с чего они меня одолевают. Или гадание тому виной, или ещё что-то скрытно от меня пребывает.

— Но, Катюша, так не должно быть. Тебе надо избавиться от всех страхов. Защити себя молитвой, и я тебе вторить буду. Вместе мы одолеем все напасти. И ты помни: весь этот год я буду страдать вместе с тобой. И знай, Катенька, я люблю тебя. Люблю! — И Даниил приник к руке Кати губами.

— Спасибо, Данилушка, ты мне тоже любезен. И сердце моё тоже тянется к тебе. О, если бы не это гадание в сочельник!

— Забудь о нём думать. Забудь! Мы с тобой всё одолеем. А гадание всегда пустое дело.

— Я бы хотела в это верить. Но никак, никак! Оно торчит в душе, как заноза, как колючка шиповника. И всё этот Козельск…

Даниил понял, что все страхи Кати связаны скорее не с гаданием, а с её степным городком, стоящим на границе Дикого поля. И он сказал:

— Тогда просись у батюшки остаться здесь, в Москве. Ты проживёшь у нас год, и он будет благодатным. Ты станешь учить грамоте ребят, а я буду на службу бегать.

— Ой, Данилушка, батюшка ни за что не согласится оставить меня без призору. Да и матушка тоже.

— Я сам их упрошу. И батюшка мне поможет. Это же так просто. Ты проживёшь у нас год как моя сестра.

— Твоими устами да мёд бы пить, — тихо проговорила Катя и провела мягкой, тёплой, ласковой рукой по лицу Даниила.

Он же стал целовать её ладонь.

— Идём, Катюша, домой, и мы сегодня же уговорим твоего батюшку.

— Нет-нет, только не сегодня. Вот как переживём у вас лихую пору в Козельске, так и поклонимся ему в ноги.

— Ты права. Мы так и поступим. А пока спрячь уныние. У нас с тобой всё хорошо и нет повода для печали. А теперь пора домой. — Даниил взял Катю за руку и свёл её с брёвен. Он вскинул свою и Катину руки вверх и воскликнул: — Как чудесно вокруг, как тихо! — И с улыбкой добавил: — И, поди, плотва хорошо клюёт.

— Вот мы завтра и узнаем, — ответила Катя.

В пути до Адашевых палат Даниил расспросил Катю, как прошёл минувший год в Козельске.

— У нас по Москве слухи ходили разные, что Крымская орда по осени вломилась в наши пределы. А до Козельска она не докатилась?

— Прошлой осенью, когда уже и морозы давали себя знать, вдруг прихлынула под город малая орда. Сказывали, что в округе поразбойничала, а на крепость не отважилась напасть. Стоял у нас в зиму ертаул [6] Ертаул — передовой отряд, авангард; разведочный отряд. . Он прогнал её. Но мы все страху натерпелись.

У ворот на подворье Адашевых Катю и Даниила встретили их отцы.

— Мы уж за вами хотели было идти. Матушки заволновались.

Катюша прижалась к отцу, и все отправились в палаты. В трапезной отец Питирим совершил молитву на отход ко сну. Все были довольны минувшим днём. И лишь Даниил и Катя уснули не сей же час, а после долгой бессонницы, навеянной непростым откровением Кати на берегу Москвы-реки. Даниил ломал голову над тем, что могло прийти девице в вечера святочного гадания и почему она так упорно хранит тайну, несмотря на все его просьбы открыть её. Катя же корила себя за то, что дала повод любезному ей Даниилу волноваться за их будущее. К тому же она вновь переживала то, что нагадала себе в святочные дни. Но молодость взяла своё, и вскоре невольные страдальцы уснули. А утром, как повелось, все встали с первыми лучами солнца, и после лёгкой трапезы оба семейства отправились в Кремль на богослужение. Так уж было принято у Адашевых, что они обязательно водили гостей в кремлёвские соборы и, случалось, возвращались с моления далеко за полдень, простояв на Божественной литургии, которую чаще всего правил сам митрополит Московский Макарий.

В соборе Успения Даниил и Катя стояли рядом за спинами родителей, и у них случались минуты посмотреть друг на друга. После минувшего вечера Катя как-то сразу повзрослела и теперь смотрела на пригожего Даниила с нежностью. За прошедшую ночь она открыла для себя не только то, что он ей любезен, но и то, что она любит его. За четыре года знакомства у неё накопилось в душе столько отрадных впечатлений о Данииле, что лишь каменное сердце не загорелось бы чистой любовью к этому щедрому на душевное тепло отроку, а теперь уже юноше, готовому стать мужем.

После моления Даниил попросил отца освободить его от присутствия на государевой службе на нынешний день.

— Ты уж, батюшка, замолви за меня слово перед князем Иваном Фёдоровичем Мстиславским, ибо нынче я при нём должен быть.

— Ой, стряпчий, смотри, долго я потакать тебе не буду. Знаешь же, как строг Иван Фёдорович, — ответил отец. И всё-таки проявил милость: — Ладно уж, ноне ради гостей испрошу тебе волю.

— Спасибо, батюшка, — поклонился ему Даниил, да тут же попросил священника Питирима разрешить Кате погулять с ним по Кремлю и близ него, сходить в Китай-город: — Вы уж потрапезничайте без нас, батюшка Питирим.

Тот лишь посмотрел на свою матушку, увидел в её глазах милость и сказал:

— Идите, гуляйте. Да только не заблудитесь.

Весенняя Москва жила шумно. В Кремле было многолюдно. Кричали коробейники, приманивая молодиц румянами и белилами, разными украшениями. Кричали звонко: «Вот серьги всем молодицам! Вот дробница северная! Ожерельица серебряные! Подходи, покупай!»

Даниил порывался подойти к коробейникам.

— Я куплю тебе зеркальце или ожерельице, — говорил он Кате. — Что тебе нравится?

— Не надо, Данилушка. Матушка меня укорять будет, — просила Катя и уводила его подальше от коробейников.

Она увела Даниила и от шумной Соборной площади в церковь Ризположения.

— В прошлом году батюшка приводил меня сюда. Такой чудесный храм. И эти образы святых…

— Я тоже бываю в этой церкви.

Даниил поставил две свечи пред ликом Божьей Матери. Вместе с Катей помолился, а когда выходили, сказал:

— Я хотел бы привести тебя в этот тихий храм венчаться.

Катя склонила голову, румянец вспыхнул на её лице, она тихо ответила: