Александр Антонов - Воевода

Чтобы не прозевать ненароком прохождение плотов мимо села, Даниил установил конные дозоры в десяти вёрстах от Борисоглебского в селе Столпило: как раз будет время вывести плоты из заводи на волжский простор, поставить на плоты лодки с уложенными в них пушками, ядрами и зарядами, кои остались после учений. Ожидание не затянулось. В Лазареву субботу, когда над селом гулял колокольный звон и борисоглебцев звали на богослужение, дабы отпраздновать воскресение праведника Лазаря, в село прискакали дозорные и с криками: «Идут! Идут!» — появились близ господской усадьбы, где в это время были на постое все ратники, кроме борисоглебских.

Всё вмиг задвигалось. Разбежались по селу мальчишки — оповещать старших братьев, высыпали к Волге молодухи, невесты, матери — все, кому нужно было проводить своих близких в дальний поход. Мужики бросили дела, похватали багры, поспешили к воде — выводить плоты на речной простор. Даниил с Авдеем прикинули, но больше ста человек на четырёх плотах не уместится, потому решили остальных ратников разместить на большой связке плотов. Но вначале к Борисоглебскому подошли струги. Они появились вдали, словно стая белокрылых лебедей — каждый под белым парусом. На стругах находилось по тридцать ратников, а стругов было около полусотни — полная судовая рать. Струги пристали к берегу, и с первого из них сошёл Фёдор Адашев. Староста Авдей оказался тут как тут.

— Батюшка Фёдор Григорьевич, а мы вас ждём третий день. Все глаза проглядели.

— Путь дальний, летели словно на крыльях. Ну здорово, Авдей. — Адашев протянул руку. — Исправен, исправен. Это хорошо. А где мой Данила?

— Из заводи плоты выводит. И ратники все там.

— Ну и пусть их. А ты, староста, мне о делах борисоглебских поведай.

— Так ведь у нас всё по чину, батюшка. Вон господский дом наконец жилым духом полон. — И Авдей повёл Фёдора в село.

Наутро чуть свет Борисоглебское пришло в движение. Подходили плоты, и Фёдор Адашев распорядился всех борисоглебских ратников разместить на них, благо это было возможно и на плотах всюду стояло множество шалашей. Всё было сделано стремительно. На пять стругов поместили ратников из вотчины Адашева, отвезли их на плоты, высадили на ходу. Караван так и не остановился у сада, проследовал мимо. В хвост ему притянули четыре плота, сработанные в Борисоглебском, и он продолжал путь. Фёдор оставил Ивана на плотах, сына позвал на свой струг, и судовая рать улетела вниз по Волге. Близ Нижнего Новгорода малую судовую рать Фёдора Адашева опередила большая московская судовая рать. Ладьи и струги выплывали из устья Оки чуть ли не полдня.

Во второй половине апреля судовая рать русских вошла в пределы Казанского царства. Дозорные струги дошли до устья Свияги и затаились. Наблюдая за берегами левой стороны Волги, воины не увидели никакого скопления вражеской орды. В ночь несколько стругов подошли к самой Казани — всё было тихо: ордынцы не ждали нашествия русской рати.

В эту же ночь сотни судов вошли в устье Свияги, ратники высадились на Свияжском мысу, рассыпались в цепь и устремились в ночное пространство, дабы занять весь Свияжский мыс. К утру вся судовая рать оказалась на нём. Вскоре на водной глади появилась голова каравана плотов. Их тоже было решено ввести в устье Свияги и там, по склону менее крутого берега, чем со стороны Волги, начать выкатывать брёвна сруба крепости на берег. Трудилась вся многотысячная рать. Всю эту огромную массу воинов направляли, двигали, ставили к делу воеводы князь Семён Мукулинский, Михаил Морозов и его сын Илья Морозов. А нити управления держал в руках боярин Фёдор Адашев. К полудню крепость над Волгой была обозначена вешками, разметили места боевых башен, ворот. И вонзились в землю тысячи заступов, чтобы прокопать ров для опор под стены и башни из дубовых и сосновых «стульев». Их притащили с берега Свияги и закопали в землю, оставив оголовки. Вскоре начали собирать трёхъярусные боевые башни, ставить ворота, чтобы потом уже взяться за стены. Фёдор Адашев ни на минуту не уходил со стройки и не отпускал от себя сына. Вместе они руководили всеми работами, все проверяли, чтобы не допустить непоправимой ошибки.

Той порой князь Семён Микулинский и воеводы Морозовы расширяли пространство вокруг мыса. Иван Пономарь с борисоглебцами ставили в стороне от крепости одну из боевых башен, срубленных в Борисоглебском, и к ней уже подкатили пушки, принесли ядра, заряды — всё, чтобы отразить вдруг налетевшую орду. В русском стане ни у кого не было сомнения, что казанцы уже знают о вторжении русской рати на их землю. Но, очевидно, в Казани не было под рукой значительных сил, и там медлили с попыткой освободить свою землю. Русским это было на руку. Крепость поднималась стремительно, и весь Свияжский мыс уже через неделю был похож на хорошо укреплённый военный лагерь. Три башни Даниила Адашева были собраны в течение двух дней. Две из них вписались в крепость, третью Иван Пономарь поставил в полуверсте от неё. В каждой башне установили по три пушки, а к бойницам определили дозорами стрельцов с пищалями.

Дни становились всё длиннее, работы велись от зари до зари. Теперь уже и с левого берега Волги, из селения Айша, можно было увидеть, как на Свияжском мысу поднимается крепость. Безмятежное возведение крепости было нарушено на десятый день. Со стороны селения Татарское Магулово на рассвете в расположение русской рати ворвался отряд казанцев. Их было около сотни. На быстрых и юрких конях они смяли дозор, с криками: «О Аллах! Аллах!» — словно смерч пронеслись по стану сторожевого полка воеводы Ильи Морозова и умчались, не потеряв ни одного воина. В русском стане поняли, что спокойная жизнь нарушена, что рано дали волю благодушию. Князь Семён Микулинский собрал воевод, тысяцких, сотских, выбранил их и сказал, что надо увеличить дозоры вдвое-втрое. Своих тысяцких он предупредил:

— Пока не возведём крепость, держите в дозорах треть ратников из каждой сотни. За всякое упущение буду наказывать.

Вечером того же дня предали земле первых убитых на Свияжском мысу — девять человек. Время покажет, что это были и последние погибшие при возведении крепости.

Даниил в эти дни не знал покоя ни днём, ни ночью. По воле отца он следил за всеми работами в крепости и успевал побывать в день не один раз на берегу Свияги, где поднимали на берегу брёвна. Там надо было соблюдать очерёдность разборки плотов. На строительстве крепости трудились и сто пятьдесят борисоглебцев. Поставив сторожевую башню в поле, они теперь поднимали башни в крепости. За старшего у них оставался Иван Пономарь, хотя этого «старшего» можно было чаще видеть с бревном на плече, которые он любил носить на пару с Прохором. Вдвоём они брали самое тяжёлое бревно и несли наверх. Даниил иногда подходил к ним и говорил: