Александр Антонов - Воевода

— Сын его вернулся из Москвы. Зайди к нему ненароком.

Отдых Даниила и его ратников в Казани получился коротким, всего два дня в тепле побыли. Вечером в первый же день, как помылись три побратима в бане да пришли к трапезе в покой Фёдора Григорьевича, он их просветил, что происходит в Казанском крае. Выпили хлебной водки, закусили, и Фёдор Григорьевич повёл речь:

— Помните, в прошлом году, десятого октября, были послы черемисов? Так они, хотя и поклялись признать русскую власть над собой, на самом деле обманули нас и восстали. В декабре они вошли в арскую и побережную стороны, и к ним примкнули татары и южные удмурты.

— И что же теперь? — спросил Даниил.

— Чем дальше, тем хуже. Разбойные отряды уже на подступах к Казани в лесах засели.

— Но здесь же есть силы прогнать их.

— Тут, сынок, всё не так просто. Мы посылали два отряда по четыреста человек и половину потеряли. Против нас стоит коварный враг. Наши преследовали его, а он рассеялся по лесу, а потом в спины ударил.

— С ними и впрямь трудно воевать. Они ведь дома дерутся, им и стены помогают, — согласился Даниил.

— То-то и оно. К тому же поговаривают, что у них предводители лихие. Ты ведь не забыл мурзу Тюрбачи?

— Как забыть?!

— Он, говорят, остался жив и ноне глава татарского войска.

— Хотел бы я увидеть его да сойтись в честном бою.

— Не сойдёшься, сынок. Он впереди воинов, как наши воеводы, не ходит. Он всё время в тени. А вот ежели кто из русских попадёт в полон к нему, сам терзает.

— Охотников на этого зверя надо пустить, они и достанут его, — заметил сидевший до сих пор в молчании Степан.

— Вот и собери их, сходи за ним, — отозвался Фёдор Григорьевич. — По глазам вижу, что тебе это посильно.

Даниил задумался. Он и сам бы вместе со Степаном пошёл за мурзой Тюрбачи, да ему сие не дозволено. Его долг в другом: перекрыть пути южным удмуртам к Казани, остановить их на рубежах русской земли любыми путями и, если нужно, силой оружия. Трудно это будет? Очень. Вятка и Кама длиною вместе за тысячу вёрст, и перекрыть одному полку все переправы на реках просто невозможно.

— Батюшка, а сколько казаков и стрельцов у тебя в крепости?

— Было четыре тысячи, нынче, считай, на восемьсот меньше. Столько мы потеряли за два похода и за многие стычки близ Казани. Ноне нам должно отказаться даже от мысли о подавлении восстания. Нам бы устоять в обороне.

— Спасибо, батюшка, мы всё поняли. Одного ты не сказал: как помогают тебе правобережные татары? Они присягнули царю на верность и должны бы помогать в защите Казани.

— Ты воевода и разберёшься скоро во всём сам. Ежели нет, то скажу: родство им мешает идти друг на друга. Тебе же посоветую: как выступишь на Каму и Вятку, будь осторожен. Дозоры пускай во все стороны, не то и до места не дойдёшь, растеряешь воинов.

Отдохнув два дня в Казани, Даниил поднял полк и собрался вести его дальше. Но из Васильсурска в Казань примчал гонец. Его привели к воеводе Фёдору Адашеву. В этот час у отца был и Даниил. Молодой воин едва держался на ногах, лицо у него почернело от холода и ветра. Он как вошёл, так и рухнул на пол.

— Батюшка-воевода, казни меня, я принёс чёрную весть.

— Встань и говори как воин! — строго сказал Фёдор Григорьевич. — Как тебя звать?

— Игнат я, боярский сын Прохоров, — вставая, отозвался воин.

— Теперь говори.

— Плохо под Васильсурском, батюшка-воевода. Черемисы переправились на горную сторону, разгромили полк боярина Салтыкова-Морозова. Самого же взяли в полон. Теперь идут к Свияжску.

«Одна беда за другой», — мелькнуло у Фёдора Адашева. Он спросил:

— Ты опередил черемисов?

— Да. Я мчал тропами и, может быть, на сутки опередил.

Старый воевода понял, что Свияжск ни в коем случае нельзя отдавать восставшим. Возьмут черемисы крепость, примкнут к ним правобережные татары, приблизятся к Казани удмурты и татары, и тогда двухлетние усилия Русского государства пойдут коту под хвост. Но что делать? Отец посмотрел на сына. Только он со своим полком может переломить ход событий. И хотя у отца в этот час не было власти над сыном-воеводой, он, подойдя к нему очень близко, сказал:

— Данилушка, только на тебя надежда не отдать врагу Свияжск и не погубить государево дело в Казанском крае. В Свияжске, как мне ведомо, без полка Салтыкова-Морозова осталось четыре сотни воинов.

Даниил понял состояние отца и не мог отказать в просьбе. Ответил:

— Батюшка, полк в седле, и я иду под Свияжск.

— Спасибо, родимый. Ты спасаешь честь Руси. Иди же. — Фёдор обнял сына.

Даниил поклонился отцу и вышел из палат. В сенях он встретил Ивана Пономаря. Увидев гонца, он прибежал к покоям казанского воеводы.

— Что случилось, Даниил? — спросил он.

— А то, что надо было ожидать. И для нас с тобой приспело горячее дело.

— Говори же, не тяни, воевода.

— Мы идём спасать Свияжск. Нашу с тобой крепость, кою возводили.

— Вот те раз! Так мы же её проходили, и она стояла твердыней!

— Стояла и будет стоять! — ответил Даниил.

Они покинули царский дворец, побежали в расположение полка. Там всё было готово к движению.

— Ваня, передай по цепи, чтобы все тысяцкие и сотские пришли ко мне. Да мигом!

Казалось, и впрямь мига не прошло, как команда облетела полк и сотские, тысяцкие стали близ воеводы.

— Вот что, други! Вы все видели крепость Свияжск. Так мы стремительно идём к ней, спасать её, и, ежели там враг лезет на стены, ударим его в спину, сколько бы его ни было. В каждой сотне у вас есть по десять стрельцов. Их вперёд, они первыми бьют по врагу. А ежели нет врага у крепости, мы будем ждать его. Он в пути, и он придёт. Мы возьмём его у крепости в хомут. А теперь по коням!

И всё пришло в движение. Стременные подали коней воеводе и его побратиму. Они поднялись в сёдла. И полк был в седле. Все потянулись к Царским воротам, к Волге.

Как всегда на марше, Иван Пономарь распоряжался дозорами, и в первом дозоре, что ушёл вперёд, был Степан Лыков. Перед тем Пономарь ему сказал:

— Ты, Стёпа, подойди к Свияжску скрытно, и если нет нехристей, то всё равно дай нам знать. И дашь знать, когда они подойдут. Тогда мы и хлынем.

— Так и будет, Ванюша, — ответил Степан и увёл своих десять воинов.

Полк как вышел на волжский лёд, так и пошёл рысью по наезженной дороге. Но даже в скачке думы не оставляли Даниила в покое. Всё, что он услышал от отца, воочию убеждало его в том, что война за Казанский край далеко не завершена и минует не один год, пока в него не придёт мир. Думал он и о другом — о том, как вырвать из рук черемисов славного воеводу Бориса Салтыкова-Морозова. «И как это его угораздило в плен попасть», — мелькнуло у Даниила. Однако он понимал, что осуждать отважного воеводу, попавшего в плен, было бы опрометчиво, не зная сути дела. Ведь так уж повелось в русской рати со времён вещего Олега, что князья и воеводы всегда шли на врага впереди воинов. И тут уж как повезёт. Коварный враг может отсечь часть воинов от основной рати и подавить её числом. Могут и в битве один на один аркан накинуть. Всё может быть, даже так, что весь полк полёг, а воевода один живой остался да был ранен, искал себе смерти и не нашёл, ни стрела, ни меч его не повергли, но простой орясиной оглушили и повязали. И когда до Свияжска осталось вёрст пять, Адашев сказал: