Валерий Замыслов - Полководец Дмитрий (Сын Александра Невского)

Именно серебряным виделся лемех иноземцам, посещавшим Ростов Великий. В ясный, солнечный день, когда в ярко-синем небе, клубясь, медленно всплывали белые громады кучевых облаков, иноземцы останавливались у подножия башен. Закинув головы, они смотрели на округлые, словно облака, уходящие в небо чешуйчатые верха привратных твердынь и пытливо вопрошали:

— Из какого металла сотворена сия башня?

— Из осины.

Удивленные иноземцы ахали, покачивали головами, с трудом верили. Да и русскому глазу, привыкшему к серому тону деревянных изб, не сразу удается разглядеть простое посеревшее дерево в светлой серебристой чешуе вознесенных в небо, прихотливо изогнувших наверший.

Легко было на сердце бывшего купца Василия Демьяныча Богданова. В лесной деревне Ядрово, где скрытно от татар готовились к сечам с ордынцами княжьи ратники, он и подумать не мог, что его младший внук Васютка, возьмется за торговое дело, а сам он вновь окажется в своем ростовском тереме. И случилось это полгода назад, когда в деревню, побывав в Ростове у боярина Неждана Корзуна, вернулся Лазутка Скитник. Тот собрал мир и молвил:

— Татары не придут на Русь. Все, кто захочет вновь перебраться в Ростов или в бывшее своё село Угожи, никого удерживать, здесь не стану.

Мужики, те, что упрятались в Ядрове из Угожей, зачесали загривки. Угожи — вотчинное село боярина Корзуна, а каждое село на оброке сидит и на других повинностях. Здесь же, в скрытне, — волюшка. Ни ордынским, ни княжеским, ни боярским ярмом и не пахнет. А волюшка — милей всего. Да и давненько в глухомани обустроились. Ни бортными, ни сенокосными, ни рыбными угодьями не обижены. Нет, уж лучше в Ядрове остаться. Так угожские селяне и порешили. А вот ростовские кузнецы и плотники надумали воротиться в город.

— Ну а ты что надумал, Лазута Егорыч? — с надеждой глянул на зятя Василий Демьяныч.

— Коль честно признаться, то я бы здесь остался. Мужики истину сказывают: волюшка — всего милей. Но меня княгиня Мария на другое дело наставила. Был с ней немалый разговор. Попросила новую службу князю Борису да воеводе Корзуну послужить. Походить в их воле ради дел державных. Не мог я княгине Марии отказать. Высоко чтима она в народе. Так что быть мне в Ростове.

— Выходит, и Олеся за тобой с ребятами?

— А куда ж теперь деваться? И ты собирай пожитки, Василий Демьяныч.

Василий Демьяныч рад радешенек. Скучал он по Ростову Великому. Как никак, а почитай всю жизнь в нем прожил. Каждую пядь земли, каждую тропиночку помнит.

Уже в Ростове старик узнал, что зять его возведен в дворянский чин, сыновья Никита и Егорша приняты в княжескую дружину. Одного лишь Васюту, любимца Олеси, оставил Лазута Егорыч при матери. Молвил:

— Чую, мне с сыновьями надлежит подолгу в отлучках бывать. Тебе ж, Васюта, с дедом и матерью сидеть. Дел по дому хватит. Не так ли, Олеся?

— Так, Лазута Егорыч, — ласково поглядывая на мужа своими большими лучистыми глазами, отвечала супруга. Недавно ей миновало пятьдесят лет, но былая сказочная красота ее во многом сохранились. До сих пор мужчины с интересом поглядывают на бывшую первую красавицу Ростова Великого, и никто не дает ей почтенных лет. Тридцатилетняя молодка — и всё тут! Да и сам Лазута Егорыч, обнимая жену по ночам, все еще называл ее «лебедушкой». (Долго не увядает красота женщин, коих Бог наделил доброй, светлой душой и неистребимой любовью к мужу и своим детям).

Купеческий терем, простоявший без хозяев несколько лет (был оставлен на дворовых Митьку и Харитонку) вдруг заполнился шумом, гамом, детским голосами. Жена старшего сына Никиты принесла ему двоих сыновей и дочку, жена Егорши — сына и двух дочерей. И тот, и другой, по благословению отца и матери, нашли себе невест в Ядрове, и оба были довольны своими избранницами. А вот «младшенький» до сих пор всё ходил в холостяках.

— Пора бы и тебе, сын, жену в дом привести, — не раз говаривал Лазута Егорыч. — Аль девок мало на Руси?

— Не приглядел, батя, — смущенно отвечал Васюта.

— Коль не приглядел, так я пригляжу. У меня глаз наметанный, не ошибусь.

— Не надо, батя. Я сам.

— С каких это пор сыновья сами себе жен присматривают? Женишься, как и исстари повелось, по моей родительской воле. И на том шабаш!

Васюта помрачнел, замкнулся.

— Чего губы надул? Аль тебе родительские слова не указ?.. Такой-то видный детина, и всё девку не может заиметь. Да на тебя каждая заглядывается.

Васюта, единственный из сыновей, своим обличьем весь походил на мать. Необыкновенно красивый, русокудрый, с васильковыми глазами и густыми черными бровями, он действительно всем бросался в глаза, но ни одна из девушек не тронула его сердца.

— Чего, сказываю, застыл? Отвечай отцу, Васюта, — строго молвил Лазута Егорыч.

И Васюта неожиданно, залившись румянцем, молвил:

— А я, батя, хочу с тебя пример взять.

— Как это?

— Ты у отца своего дозволения не спрашивал. Сам мать мою, Олесю Васильевну, выискал и всю жизнь в любви прожил. Вот и я хочу свою любовь сам встретить.

Лазута Егорыч поперхнулся и долго смотрел на сына, не ведая, что и ответить. Его любовь к Олесе, кою он выкрал у купца Богданова, и в самом деле не входила ни в какие рамки старозаветных устоев.

Отец продолжительное время молчал, и, наконец, раздумчиво молвил:

— Мне Олесю, знать, сам Бог послал. Таких, кажись, и на белом свете не бывает. Буду рад, коль и ты такую суженую встретишь.

И с того дня Лазута Егорыч больше о женитьбе сына не заговаривал. Его захватили не мешкотные дела, кои надолго отрывали от дома. Князь Борис Василькович, по совету прозорливой княгини Марии, посылал его то по городам Ростово-Суздальской Руси, то в Великий Новгород, а то и, вместе с боярином Нежданом Корзуном, в далекую Золотую Орду. И всегда рядом с отцом были его неотлучные сыновья, Никита и Егорша, — отцовского корня, рослые, могутные, к любому делу привычные. Ранее они и сошенькой землю поднимали, и плотничьим топором изрядно владели, и в кузнечных делах были не последними. Сноровистые, толковыми выросли сыновья. Отличились они и в сече с татарами, когда сошлись в Ростове с ордынской сотней баскака Туфана.

Боярин и воевода Корзун как-то подметил:

— Добрые у тебя сыновья, без червоточины. Дружина их охотно приняла. А княжьи гридни [21] Гридень — дружинник. уж куда ревнивы и придирчивы.

— Не в кого им худыми быть, Неждан Иванович.

— Да уж ведаю, — добродушно улыбнулся Корзун. Он любил Лазутку, и не только за то, что тот дважды спасал его от верной погибели, но и за его нрав — общительный и бескорыстный, никогда ни жаждущий, ни чинов, ни славы, ни денег. Такой человек — большая редкость. Поражали в Лазутке, (он не любил, когда его называли по отчеству) и цепкий ум, и природная смекалка, и умение выйти из самого безнадежного положения. Таковыми надеялся увидеть воевода Корзун и его сыновей.