Валерий Замыслов - Иван Болотников. Книга третья «Огнем и мечом»

Илейка Муромец появился в Путивле на Филиппов пост, появился шумно. Изведав, что в тюрьме находятся воеводы Шуйского, высланные из восставших городов, тотчас повелел их казнить на Торговой площади. Шаховской просил повременить (не хотелось ему казнить бояр и наживать врагов среди их сородичей: времена шаткие!), но Илейка резко молвил:

— О том мне решать, князь. Я, царевич Петр, не затем пришел к тебе в Путивль, дабы боярам Шуйского задницы лизать. Нещадно казнить!

Разговор был в Воеводской избе, люди Шаховского недоуменно застыли, не зная кого и слушать. Илейка толкнул ногой дверь, крикнул из сеней Митьку Астраханца:

— Выкидывай из темниц бояр — и под сабли. Живо!

В тот же день воеводы Шуйского были казнены. Крутой нрав Илейки обеспокоил Шаховского. Не напрасно ли он позвал «царевича» в Путивль? Этот Ивашке Болотникову не уступит в лютости. Эк, как с боярами расправился! И его, путивльского воеводу, коего ныне вся Русь чтит, зело осрамил. Даже выслушать не захотел. Что приказные скажут? Тоже мне «царский корень!»

А «царский корень» во всю прыть занялся посольскими делами. К киевскому воеводе Острожскому помчал гонец с грамотой Петра Федоровича. «Царевич» просил пропустить его посланников в Речь Посполитую к королю Сигизмунду.

— Пусть Жигмонд ведает, что на Руси объявился сын покойного государя Федора Иваныча — прямой наследник трона Петр Федорович, — поглядывая на Шаховского бойкими властными глазами, говорил Илейка.

«Царевич» не только снарядил гонцов, но вскоре и сам отправился в Речь Посполитую. Поехал с сотней казаков. На рубеже пропустили. «Царевич» посетил Могилев, а затем прибыл в Оршу, где его встретил городской староста Андрей Сапега — маленький, сухонький человек с длинными обвисшими усами и с быстрыми, прощупывающими глазами. Был любезен, почтителен и… насторожен. А что за птица этот самозванный царевич? Умен ли и какими силами располагает?

«Царевич» долго рассказывал о своем «чудесном» спасении и скитаниях по Руси, а затем сказал:

— Ищу в вашем королевстве дядю своего Дмитрия Иваныча. Хочу припасть к его груди и молвить: идем на Москву, государь. Идем бить бояр-изменников. За нами пойдет весь народ русский.

Три дня находился Илейка в доме оршанского старосты Андрея Сапеги, три дня старался пронюхать — а не поддержит ли его король Сигизмунд и не даст ли ему крупное войско, с которым можно отправиться на Москву. Андрей Сапега послал своих людей в Краков, те вернулись и рассказали, что король Сигизмунд благосклонно встретил весть о появлении царевича Петра и, возможно, сумеет принять его у себя во дворце. Андрей Сапега посоветовал «царевичу» ехать в Краков, но Илейка отказался: посольские дела могут затянуться до весны, надо возвращаться на Русь.

«Важно, что Речь Посполитая заговорила обо мне, — думал Илейка. — Дело сделано!»

В Путивле его поджидал гонец от Ивана Болотникова.

— Большой воевода царя Дмитрия осажден в Калуге войсками Василия Шуйского. Иван Исаевич просит твоей помощи, царевич.

Илейка, Шаховской, Телятевский и Василий Масальский (неделей раньше Телятевского прибыл в Путивль) сошлись на совет. После долгих споров надумали выступать всем войском. Мешкать больше нельзя: на Калугу навалилась большая рать. Однако путивльскому войску надо идти не к Калуге, а в Тулу. Калуга осаждена, ее деревянную крепость могут разбить и спалить. В Туле же мощная каменная крепость, город прикрыт с Москвы Алексином и Веневом, верными Болотникову. Пока не поздно, надо войти в Тулу, а затем уже ударить и по войску Шуйского, обложившего Калугу.

Первыми выступили из Путивля полки Телятевского и Масальского. Они пошли на Венев, что был окружен ратью Шуйского под началом воеводы Андрея Хилкова.

Чуть позднее вышел из крепости Илейка Муромец.

Тяжелые дни переживал Болотников. Калуга упорно, ожесточенно сражалась. По крепости били пушки, корежа тын медными, чугунными и свинцовыми ядрами; кое-где появились бреши, но их тотчас заделали бревнами и кулями с землей.

С крепости ответно палил наряд Терентия Рязанца, палил метко, разяще. Но ядер и пороху оставалось все меньше и меньше.

— Что делать будем, воевода? — спросил Рязанец.

Иван Исаевич слазил в зелейные погреба и приказал:

— Ни зелье, ни ядра боле не расходовать. Побережем на черный день.

— Худо будет, воевода.

— Выстоим, выстоим, Авдеич! Скоро подмога придет.

Иван Исаевич надеялся на царевича Петра. Еще по осени услышал он о казачьем войске, шедшем на Украину с Волги. Казаков ведет сын царя Федора и племянник Дмитрия — царевич Петр. Ведет грозно, убивая и казня воевод Шуйского, громя барские усадища. Болотников тому немало подивился: царевич ли? Уж слишком жестоко расправляется с господами сын Рюриковича. Добро бы встретиться с Петром Федоровичем.

Когда подходили к Москве, Матвей Аничкин изловил лазутчиков Шуйского, мутивших рать. Один из них вовсю хулил царевича, называя его «самозванцем и вором Илейкой из города Мурома». Илейка-де тот подлого звания, на Волге казаковал и разбоем промышлял, был холопом сына боярского Григория Елагина. Бежал на Терек и там середь воров-казаков себя царевичем Петром назвал. У царя же Федора Иваныча никакого сына и в помине не было: дочь Феодосью родила ему Ирина Годунова. Илейка — самозванец и антихрист!

Так кто ж он все-таки, раздумывал Иван Исаевич, царских кровей аль из черного люда? Вестоплетам Шуйского и на полушку верить нельзя: сам изолгался и лазутчиков своих кривдой начинил. Ныне и в Калугу пролезли. Сколь не вылавливай, а их будто комаров на болоте, Аничкина бы сюда.

Аничкин!

С тоской, болью и гневом услышал о страшной казни Матвея. Не стало одного из самых надежных и верных содругов.

«Как ты был надобен рати, Матвей!.. Не помогла тебе и ладанка, кою снял со своей груди. Ладанку споганил Мамон. Он же Василису и Никитку схватил».

Стон, горький безысходный стон вырвался из груди Болотникова. На душе было так черно и тягостно, что, казалось, не было уже никаких сил, чтоб превозмочь себя, забыться, уйти от мрачных дум; думы те не покидали, они постоянно жили в нем, терзали сердце.

Мамон! Не человек — зверь, зверь страшный, кровожадный, и ныне в руках этого зверя жена и сын. Как вырвать, как спасти? Вся надежда на лазутчиков, что пошли с Давыдкой. Но удастся ли им вызволить?.. Василиса, Никитка. Как хочется глянуть на вас, обнять. Боже, сохрани им жизнь. Неужели им погибнуть от Мамона. Нет, хватит, хватит дурных мыслей! А они приходили ночами, когда крепость отдыхала от вражьих пушек и когда устанавливалась мертвая тишь, приносившая Болотникову не покой, а страдания. Все чаще и чаще его покидал сон и он, раздираемый черными думами, мучился до самого утра; чтобы не оставаться наедине с собой, среди ночи вываливался из душных, жарко натопленных воеводских покоев и рыскал по крепости; лазил по стенам и башням, заделывал вместе с ратниками бреши, проверял караулы, заглядывал в кузни, где и ночами не прекращалась работа.