Валерий Замыслов - Ростов Великий

— Да ты не опасайся, Ошаня Данилыч. Скрытня заведена с благословения епископа Кирилла, духовного наставника княгини Марии. Он ненавидит татар, так же, как и весь русский народ.

— Тогда другое дело, боярин.

— Лазутку долго ждать?

— Большак по нешуточным делам быстро не возвращается, — с почтением в голосе произнес Ошаня. — Бывает, и заночует наш Лазута Егорыч.

Неждан Иванович знал, что изготовленное оружье хранится в подизбице Лазуткиного дома, но ключи от подклета он никому не доверял. И всё же Корзун направился к его дому.

— Боярин Неждан Иваныч! — радостно всплеснула руками хозяйка.

— Здравствуй, Олеся Васильевна…Надо супруга ждать. В дом пустишь?

— Шутишь, боярин. Всегда такому гостю рады. Проголодались с дороги? И слуг своих зовите.

За Корзуном неотлучно двигались двое рослых, плечистых гридней.

Олеся принялась собирать на стол. Неждан Иванович смотрел на ее по-прежнему упругое, подвижное тело, ловкие, быстрые руки, цветущее лицо, и радовался за Лазутку. Повезло, крупно повезло Скитнику. Такую жену заимел! Ей уж поди далеко за тридцать, а она всё еще прекрасна. А уж от ее крупных, лучистых, зеленых очей глаз не отвести. Клад да жена — на счастливого.

Украдкой вздохнул Неждан Иванович. Муж без жены пуще малых деток сирота. Один, как месяц в небе, вечером не с кем словом перемолвиться, не с кем заботами и радостями поделиться.

Любава была умна и рассудлива, иной раз весьма дельные советы давала. А уж, какая была веселая и ласковая! С ней всегда было хорошо, уютно, покойно. Никогда не забыть Неждану своей супруги.

Заночевал Корзун в повалуше, а гридни в сенях.

Лазутка появился в избе лишь к полудню, с тремя сыновьями — Никиткой, Егоршей и Васюткой. Первому было уже семнадцать лет, второму — шестнадцать, а младшему — четырнадцать. Старший и средний братья породой пошли в отца — рослые, чернокудрые, кареглазые, а вот Васютка весь в мать — среднего роста, русоголовый, с васильковыми глазами, сочными, алыми губами и пушистыми темными ресницами. Отличался Васютка и характером. Братья — более твердые и волевые, а младший — мягкий и ласковый.

Мать души в сыновьях не чаяла, старалась со всеми держаться ровно, чтобы никого не выделять, и всё же любимцем ее был Васютка.

— Ему бы дочкой родиться, — как-то ночью призналась она супругу. — А то одни мужики.

— Да разве то плохо, лебедушка? — тепло обнимая жену в постели, — молвил Лазутка. — Дочь — чужое сокровище. А тут — такие добры молодцы. Толковые ребята, не лежебоки. Да и не в кого им лежебоками быть.

Что, правда, то, правда. Сыновья росли старательные, как и отец, приучались к любой работе. Вот и на сей раз ходили вкупе с отцом и ковалями на ржавые болота, выбрасывали из ям тяжелую коричневую грязь, а затем таскали ее к подводам. Работа — не из легких, но никто из сыновей не посетовал, не сослался на усталь.

Лазутка постоянно рад приезду боярина Корзуна. Тот всегда привезет свежие вести, обязательно встретится с общиной, расскажет о делах, обойдет всех мастеров и непременно осмотрит оружье.

Когда Лазутка раскрывал ворота подизбицы и зажигал толстые восковые свечи в шанданах, глаза боярина загорались радостным блеском. По бревенчатым стенам были развешены панцири и кольчуги, шеломы и шишаки, мечи и боевые топоры, копья и сулицы…

Неждан Иванович дотошно разглядывал оружье и довольно высказывал:

— Молодцы, ковали. С таким оружьем на любого врага идти не страшно. Просил показать Борис Василькович. Какой шелом, меч и кольчугу посоветуешь?

— Выбирай любой, Неждан Иваныч. Всё сработано на совесть.

Корзун примерил на себе один из доспехов, прикинул меч в руке и произнес:

— Надеюсь, князю будет по душе… Ковать и ковать, борзей ковать!

— Аль есть кого оружить, Неждан Иваныч? — зоркими глазами глянул на боярина Скитник.

— Было бы оружье, а ратники найдутся.

Корзун некоторое время помолчал, затем, что-то решив про себя, молвил:

— Вот что, Лазутка. Мыслю, предстоит тебе вскоре опасная дорога.

— Хоть к черту на рога.

— Хуже, Лазутка, гораздо хуже… К ордынцам.

Князь Борис Василькович остался доволен доспехами. Он понимал толк в оружье.

— Добро бы в Ярославль, Суздаль и Углич заглянуть. Удалось ли князьям создать свои лесные скрытни? Дело рисковое и спешное. Надо бы изведать. Но послать кроме тебя и боярина Славуты Завьяла некого. Остальным боярам я не слишком доверяю.

— Какой разговор, князь? Славута может съездить в Суздаль, а я в Ярославль и Углич.

— Добро. Денек отдохни — и поезжай, Неждан Иваныч.

— А что мурза скажет о нашем долгом отсутствии? Моя поездка займет недели три-четыре. Эта бестия следит за каждым нашим шагом.

— Найду, что сказать, — нахмурился князь. Однако в данный момент он еще не придумал чего молвить мурзе. Его злил этот хитрый, назойливый татарин, кой не спускал глаз с княжеского дворца. Его люди постоянно крутятся у детинца.

— Ярослав и Углич стоят на Волге, — нарушил молчание Неждан Иванович. — Наш купец Василий Богданов хотел бы снарядить несколько ладий к булгарам. Не худо бы изведать — ходят ли ныне ярославцы и угличане в Волжскую Булгарию. Добрая торговля — прямая выгода любому княжеству. Конечно, идти в Булгарию — дело опасное, но без риска торговли не бывает. И коль привезем богатый товар, выгодно его обменяем, аль продадим — казне подспорье. Глядишь, и дань легче платить, и мурзе прибыток. Чем плоха моя поездка по волжским городам? Для хана стараемся, Борис Василькович.

И Корзун негромко рассмеялся.

— Вот и постарайся, Неждан Иванович. Поезжай с Богом, а я с купцом Богдановым переговорю.

И недели не прошло, как мурза Туфан наведался к князю. (Разговор, как и прежде, шел через толмача [193] Толмач — переводчик. ).

— Куда это твой ближний боярин уехал, князь?

— А почему это должно тебя беспокоить, мурза? Хан Батый дал мне ярлык на княжение не для того, чтобы я спрашивал разрешения баскака, как распоряжаться своими слугами. Не так ли? — едва скрывая раздражение, произнес Борис Василькович.

— Воля хана — воля Аллаха, — прикрывая глаза и зажав в кулак узкую козлиную бороду, высказал мурза. Отпив из кубка фряжского вина, продолжил. — Но баскак, тем же повелением покорителя земель Батыя, не просто сборщик дани, и тебе это, князь Ростовский, не хуже меня известно.

— Известно. На Руси у нас говорят: надсмотрщик.

— Ошибаешься, князь. Надсмотрщик поставлен следить за евнухами, преступниками и рабами. Баскак же — тот же наместник княжества. Наместник! И он должен знать, куда исчезают поданные князя. Хан Батый мудрый человек, и не ему ли знать, как лучше вести в покоренной Руси баскаку. В покоренной, князь!