Валерий Замыслов - Ростов Великий

Дорога пошла под уклон, скатываясь в лощину. Из-под копыт боярского коня летели снежные ошметки жухлого снега. Неждан Иванович, натянув поводья, сдерживал резвого аргамака, а сам озабоченно поглядывал на тройку игривых, быстроногих коней, запряженных в возок. Княгиня Мария была в молодости лихой наездницей, и ей всегда нравилась борзая гоньба. Ох, не занесли бы кони! Дорога лесная и вертлявая, не дай Бог на дерева опрокинуться.

Но на кореннике сидит умелый возница, не впервой ему ретивой тройкой править.

В лощине было тихо и безветренно. Княгиня открыла дверку и, увидев вблизи возка Корзуна, повелела:

— Пора быть привалу, Неждан Иванович.

— Пора, матушка княгиня.

Корзуну дано хотелось спрыгнуть с коня, дабы распрямить спину и размять затекшие ноги. Неждан Иванович ступил к спешившимся дружинникам и приказал:

— Ступайте в лес, добывайте хворост и разводите костры.

Обеденную трапезу проводили на скорую руку: княгиня торопилась в стольный град. На красных угольях костра обычно подогревали (на специальном медном подносе, подвешенном на двух деревянных рогулях) застывшие калачи, пироги, лепешки, сушеное мясо, квас и непременный сбитень [226] Сбитень — горячий напиток из подожженного меда с пряностями. Он заменял чай, который стал широко применяться на Руси лишь в последней четверти XVII века. в оловянных баклажках — любимый напиток и простолюдина, и купца, и князя.

Пока дружинники разводили костры, Неждан Иванович решил пройтись по заснеженному бору. Вдыхая полной грудью хрустально-чистый, живительный воздух и, любуясь высокими красными соснами, боярин незаметно углубился от дороги на треть версты и вдруг… услышал чью-то задушевную, упоительную песню. Корзун замер и прислушался. Голос был женский.

Что за диво дивное? Кто это так чудесно напевает в такой глухомани? Да здесь, как известно боярину, на десятки верст окрест нет ни одного жилья. Как же угодила сюда эта певунья?

И Неждан Иванович тихонько, дабы не вспугнуть, пошел на диковинный голос. И вот, наконец, раздвинув раскидистые мохнатые лапы и, осыпав всего себя мягким, пушистым снегом, он увидел эту женщину, — с луком за плечами и колчаном у пояса. Она, прислонившись к сосне, стояла на лыжах и, устремив лицо на низкое, пунцово-красное солнце, самозабвенно пела свою задумчивую песню. Неждану Ивановичу хорошо было видно певунью. Среднего роста, в меховом кожушке, в невысоких ладных чёботах [227] Чёботы — меховые сапоги или башмаки. и в лисьей шапке, из-под которой виднелась, запорошенная снегом, толстая пышная коса.

«Да это же девушка! — еще больше удивился боярин. — Одна, в диком лесу? Колдовство какое-то».

Неждан Иванович даже крестное знамение сотворил. Уж не русалка ли птицей выпорхнула из черного, неведомого омута, и обернулась в дремучем лесу красной девицей? Каких только чудес на белом свете не бывает!..

А лицо певуньи и впрямь пригожее: слегка продолговатое, румяное, с разлетистыми, черными бровями и вишневыми, пухлыми губами.

Неждан Иванович, забыв обо всем на свете, полностью отрешенный, слушал девичью песню, слов, которых, он никогда не слышал. Видимо, девушка пела то, что видела, и что чувствовало своим юным сердцем:

Ах, спасибо тебе, красно солнышко,

За красу твою волшебную,

За день лучезарный и ласковый,

За снега нежные и серебряные…

«Какой райский голос! — невольно подумалось боярину. — Но кто же, все-таки, эта девушка, и как она здесь очутилась?»

Неждан Иванович не выдержал и направился к незнакомке. Девушка, услышав хруст снега, тотчас оборвала песню, и схватилась за лук. Короткий миг — и оперенная стрела, извлеченная из берестяного колчана, оказалась на туго нятянутой тетиве.

Корзун поднял руку:

— Не пугайся, красна-девица. Худа тебе не сделаю.

Любава, кроме Фетиньи и старца Фотея, никогда чужих людей не видела и не испытала страха в своем сердце. Все люди, с коими она шестнадцать лет встречалась, были добрыми и приветливыми.

— Кто ты? — ничуть не робея, спросила девушка, хотя лук не отпускала.

Неждан Иванович остановился в трех шагах и миролюбиво произнес:

— Вдругорядь молвлю: не пугайся. Боярин Неждан Иванович Корзун. Едем с дружиной в стольный град Владимир. Остановились на привал, дабы малость потрапезовать. А я, вот, по бору прошелся и твой чудесный голос услышал.

Любава опустила лук и внимательно глянула на боярина. Лицо, кажись, и впрямь доброе. Такой человек зла не сотворит.

— Так кто ж ты, красна — девица?

— Любавой меня кличут.

— Как, как?.. Господи! — Корзун, от неожиданного потрясения, даже к сосне отшатнулся. — Любава!.. Даже глазами похожа… Любавушка!

— Что с тобой, боярин? — перепугалась девушка. — Даже в лице переменился. — Аль имечко мое чем-то встревожило?

— Ты уж прости меня, красна — девица. Жену мою напомнила. Ее тоже Любавушкой звали… Год назад похоронил.

— Чую, жаль тебе ее.

— Еще как жаль, Любавушка. Жена!

Любава подошла к боярину и слегка коснулась мягкой ладонью лица Корзуна.

— И мне тебя жаль, дядя Неждан… Когда тетя Матрена умерла, я целую неделю плакала.

— Где ж ты живешь, Любавушка?

— Там, — повернувшись назад, неопределенно махнула рукой девушка.

— Это где?

— В деревне Нежданке.

— Не слышал о такой. Далече отсюда?

— Верст пять.

— С кем же ты живешь, Любавушка?

— С маменькой Ариной.

— А деревня большая?

— Махонькая. Всего-то три избы. Но они давно пустуют. Все примерли, когда моровое поветрие навалилось. А сейчас мы только с маменькой обитаем.

Пришлось Неждану Ивановичу вновь удивляться:

— Вдвоем?.. В глухом лесу. Да неужели вам не страшно?

— А чего страшного, дядя Неждан? В лесу хорошо. Он всегда добрый и приютный. Я, кроме леса, ничего и не видела.

— И давно ты живешь в своей Нежданке, Любавушка?

— Отроду, дядя Неждан. И мамка моя…

Любава вдруг замолчала: чуткие уши ее уловили чьи-то голоса.

— Кличут тебя, дядя Неждан… Слышишь?

Корзун прислушался: и впрямь его ищут дружинники: «Боярин! Боярин!».

Неждан Иванович с сожалением вздохнул. Поглянулась ему лесная девушка. Хотелось о многом ее расспросить, но на дороге ждет княгиня Мария. Поди, забеспокоилась, коль послала на его поиски дружинников.

— Ну, прощай, Любавушка. Коль Бог даст, свидимся.

— Прощай, дядя Неждан.

Любава закинула лук за плечо, развернулась на широких, коротких лыжах, и шустро побежала в глубь бора. Оглянулась, помахала Корзуну рукой и вскоре пропала из виду.

Неждан Иванович вновь вздохнул и, оставаясь под впечатлением встречи с девушкой, пошагал к дороге. Затем, спохватившись, вытянул из сафьяновых ножен саблю, и принялся делать зарубки на деревьях.