Валерий Замыслов - Ростов Великий

«Крепко же я всех споил», — усмехнулся Неждан. Сам же он спать не стал: надо было до конца выполнить задуманный план.

Летняя ночь коротка, и едва забрезжил рассвет, как боярин вышел из шатра и громко закричал:

— Буде спать! Буде спать, ядыжники! [101] Ядыжники — гуляки.

Но многие так и не шелохнулись, лишь возница высунул из-под телеги очумелую голову.

Тогда боярину пришлось взяться за плеточку.

— Поднимайтесь, поднимайтесь же, остолопы!

Плеточка подействовала. А боярин накинулся на гридней князя Владимира Углицкого:

— Так-то вы преступника стережете! Добро, вас разбойная ватага не прикончила. Ядыжники!

Гридни осовелыми и ошалевшими глазами смотрели то на опустевшую телегу, то на разгневанного Корзуна.

— Где ямщик?.. Какая ватага? — наконец пришел в себя старшой из углицких гридней Филат.

— Крепки на сон, ядыжники! Бить бы вас нещадно!

— Да ты толком обскажи, боярин.

Боярин, унимая гнев, поведал:

— Проснулся я от звона цепей. Подумал, что это ямщик своими оковами гремит, и дале норовил заснуть. А вскоре услышал на дороге топот копыт и глухие голоса. Подумал, что-то неладное. Так и есть. Вышел из шатра, а ямщика как черти унесли. Уразумели? Седлайте коней — и за разбойной ватагой! Лихие, по топоту копыт, в сторону Углича подались.

Гридни поспешили к стреноженным коням, а Неждан сердито добавил:

— Поспешайте! Лихие могут и в лес свернуть. Тогда ищи — свищи.

Где-то через полчаса удрученные гридни вернулись на поляну.

— Да разве теперь сыщешь, боярин. Всего скорее в чащобах укрылись. Чего делать-то прикажешь? — мрачно произнес Филат.

Неждан развел руками:

— Я вам приказывать не могу. Чай, знаете кому служите. Вот его и спрашивайте. Однако князю Владимиру замолвлю за вас словечко, дабы крепко не наказывал. Дернул же черт меня вас винцом угостить. Да кто ж ведал…

Неждан, и в самом деле, рассказал князю Владимиру о случившемся, и взял вину на себя:

— Наши гридни и твои гридни, князь Владимир Константиныч, всегда в дружбе, в боях бок обок идут. Встретились, обрадовались, добрым вином угостил. Уж так на Руси заведено… А ямщик был не токмо в железах, но и крепко к телеге привязан. Кто мог подумать, что на поляне разбойная ватага окажется. Уж ты бы своих послужильцев, князь, не слишком наказывал. Мой грех.

— Я учту твою просьбу, боярин. И всё же получат они у меня на орехи. Ямщик должен был предстать перед князем Васильком. Что теперь я ему скажу? Ночью гридни караул не выставили. Смешно!.. Кстати, каков из себя этот ямщик?

В последних словах Владимира боярин уловил откровенное любопытство. С чего бы это вдруг?

— А Бог его знает, — пожал плечами Корзун. — Я особо-то и не приглядывался, да и темно было.

— Жаль, — вздохнул Владимир, и глаза его почему-то стали задумчивыми.

Не знал, не ведал Неждан, что было тогда на душе молодого князя. А Владимир сожалел, что в свое время не рассмотрел ямщика. Что это за Лазутка, коего предпочла ему неприступная красавица? Неужели он так пригож, что в него безумно влюбилась Олеся, и оттолкнула самого князя. Он, властитель целого удела, получил пощечину от какой-то купеческой дочки, и всё ради какого-то ямщика. Простолюдина, смерда! Да что в нем нашла Олеся?! У смерда ни красоты, ни души — и быть не может. Его дело: соха, вожжи да кобыла, пару слов толком не вымолвить. Сунь ему грамоту, а он будет пялиться, как баран на новые ворота. Да и можно ли сравнивать князя с мужиком — невеждой. Нашла кого полюбить Олеся. Чудны дела твои, Господи!

Владимир хотя и постарался забыть Олесю, но неприятный осадок в его душе далеко не исчез, и каждое напоминание об этой удивительной девушке вновь будоражило его впечатлительное сердце.

У высокого, красного крыльца княжьего терема Углицкого князя встречала Мария. Светлая, улыбчивая, поцеловала гостя в щеку и радушно молвила:

— Заждались тебя, Владимир. Аль дела были неотложные?

Юный князь еще не научился врать, лицо его зарделось от нежного румянца. Все его «неотложные дела» были связаны с Олесей, но об этом не скажешь.

— Забот хватало, Мария. Княжество!

Однако княгиня уловила некоторое смущение в лице Владимира, но больше ни о чем расспрашивать его не стала, а лишь улыбчиво молвила:

— А теперь — к твоей любимой тройной ухе.

Владимир довольно рассмеялся:

— Не забыла, княгинюшка. Вот уж осчастливила!

Повара готовили уху в большом медном котле. Долпрежь кидали в него ершей и мелких окуней, отваривали, вычерпывали, а затем в котел шла рыба покрупней: язи, караси, налимы. Вновь отваривали и вычерпывали рыбу, и в тот же отвар опускали куски щук (но не старых!). Не забывали о приправах и пряностях: луке, укропе, петрушке, перце… Уха «по ростовски» получалась удивительно ароматной и вкусной.

За обедом, не обращая внимания на другую обильную снедь, Владимир, как обычно, выхлебал две миски. Из вин же он предпочитал русские настойки — анисовую, померанцевую и рябиновую.

Повеселевший, разрумянившийся спросил:

— Когда на охоту, брате?

— Да хоть завтра. Самому невтерпеж. Всё тебя поджидал. Отдохни с дороги, выспись — и на охоту.

Князья и бояре ехали по берегу реки Вексы. Денек выдался на славу: солнечный, лазоревый, с сухим, легкокрылым ветерком.

На братьях — куньи шапки, полукафтанья и кожаные порты, заправленные в алые, сафьяновые сапоги.

Над головой — неохватное, голубое небо, в кое, со звонкими трелями, взлетают с луговины жаворонки; слева, в полуверсте, дремлет завороженно-молчаливый, зеленый лес; справа, внизу, утопая в густых камышах, лениво извивается Векса, богатая пернатой дичью.

На правой согнутой руке в сафьяновой рукавице, вышитой золотой канителью, Василько держал любимого кречета Булата. Пестрый кречет (с красными и белыми пятнами) обряжен «большим нарядом». Ноги ловчей птицы обвернуты суконными «обносцами» — онучами, причем одна нога обвита легко развязываемым «должником» — тонким золотным шнурком, пришитым к княжеской рукавице. Глаза кречета закрыты клобучком — бархатной шапочкой, чтоб до начала охоты не глазел по сторонам. К среднему перу в хвосте прикреплены крохотные серебряные колокольчики. (Иногда кречет, увлекшись погоней за своей добычей, исчезал в лесу, где его и находили по звону колокольчиков).

За князьями следовал главный ловчий, молодой, с черными, проворными глазами, в темно-зеленом зипуне. Позади же ловчего ехали десять сокольников в голубых кафтанах. Каждый держал на правой руке сокола разных пород. Здесь: и черный сапсан, и челиг, и дербник, и балабан…

Встречу охотникам, от крутой излучины, осторожно спешил сокольник Влас Якурин. Василько придержал коня.

— Сидит, князь, — негромко доложил сокольник.