Валерий Замыслов - Углич. Роман-хроника

Уверенный в Федоре, Борис еще опасался завистников и врагов: для этого он хотел изумить их своим величием, чтобы они не помышляли и мыслить об его низвержении с такой высоты, недоступной для обыкновенного честолюбия вельмож-царедворцев.

Годунов, стараясь деятельным, мудрым правлением заслужить благодарность Отечества, спокойно властвовал несколько месяцев, пока не пришел к окончательной мысли, что надо решительно поддержать служилое дворянство.

«Русь сильна помещиком, - раздумывал он. - От него - и казна, и войско. На боярах же и попах царству российскому не устоять. Князья церкви и бояре должны платить подати наравне с дворянами. Отменю тарханы 58- и мужик от дворян не побежит. Помещикам же земли и оклады увеличу».

Знать взбеленилась: Борис тарханы отнял! В Думе гомон несусветный. Вражда, споры, перебранки. Подручники Романовых и Годуновых дерутся с приверженцами Шуйских и Мстиславских.

Грызутся, буйствуют, нападают друг на друга боярские послужильцы; годуновы лупят шуйских, шуйские - годуновых.

Всё чаще и чаще вспыхивают на Москве пожары.

Брожение, смута.

Город переведен на осадное положение. Кремль с оружными людьми досматривает сродник Годуновых, князь Иван Туренин, окраины - содруг Шуйских, воевода Иван Крюк-Колычев.

И вновь Борис в тяжких думах:

«На Москве гиль 59. Бояре, купцы, ремесленный люд на стороне Ивана Шуйского. Его руку держат попы с чернецами. Митрополит Дионисий едва ли не собинный друг Шуйского. Супротив меня - и чернь, и церковь, и боярство. Дворяне же разбросаны по уездам. Дядю царя хватил удар. Никите Романову уже не подняться. Государева казна в руках содруга Шуйских и Мстиславских - Петра Головина. Это он когда-то бросил вызов Богдану Бельскому. Тот норовил сесть на место Головина, да крепко ожегся. Головин же ныне спесью исходит, в Думе дерзит: «Годуну не место подле царя сидеть. Повыше роды есть!». Опасен главный казначей, но одернуть Головина некому. Ранее за главой приказа второй казначей досматривал, не дозволял казну растаскивать. Ныне же вторым казначеем Владимир Головин приставлен. Приказ в руках родичей, те ж на Шуйских да Мстиславских уповают. Не приказ, а боярская вотчина. Казна же - оселок державы, и оселок этот надлежит у бояр выбить».

Люди Годунова распустили по Москве слух: Петр и Владимир Головины разоряют государеву казну, что с тяглых людей на державные нужды собрана.

Посад зашумел.

Царь Федор Иванович повелел учинить сыск. Хищения оказались столь велики, что «государь указал» предать Петра Головина смертной казни.

Шуйские и Мстиславские притихли: им грозила опала. Жизнь же Головина была в руках Годунова. Поначалу Борис Федорович хотел отрубить главному казначею голову, но передумал:

«Пусть бояре и народ ведают, что я милостив».

Петра Головина взвели на помост, что подле Лобного места на Красной площади. Дюжий кат сорвал с боярина одежу, толкнул к плахе, но тут к помосту прискакал бирюч и огласил «царев указ» о помиловании.

Петра Головина сослали в казанскую землю. Стеречь своего предерзкого врага Годунов поручил Ивану Воейкову, бывшему опричнику царя Ивана Грозного. И тот «стерег» накрепко: казначей обрел смерть в мрачном застенке.

Главой Казенного приказа стал подручник Годунова - Деменша Черемисинов.

Г л а в а 11

ПОЛИНКА

На крещенский сочельник царь Федор Иванович крепко занемог. Иноземные лекари сбились с ног, но государю было всё хуже и хуже.

В Углич на взмыленном коне примчал доверенный человек Михайлы Нагого, Тимошка Бабай. Конь так и рухнул перед каменным дворцом.

- На месте ли Михайла Федорыч? - взбежав на крыльцо, возбужденно вопросил караульного Тимошка. То был высокий, крепкий человек, с черными нависшими бровями, широким лбом и с густой, растрепанной черной бородой в сосульках. Глаза живые, проворные.

- Во дворце князя нет, Тимоха - ответил караульный в бараньем полушубке. За широким кожаным поясом его торчал пистоль, в правой руке - копье.

- Где ж он? Князь нужен немешкотно!

Караульный ухмыльнулся.

- Ищи Михайлу Федорыча у городового приказчика Русина Ракова. Третий день из его хором не вылезает.

- Опять новую зазнобу 60завел?

- Аль ты нашего князюшку не ведаешь? - вновь ухмыльнулся караульный. - Уж больно ему сенная девка Полинка поглянулась. Лакомая девка-то, хе-хе.

- Тьфу! - отчаянно сплюнул Бабай и побежал к хоромам городового приказчика.

Не вдруг он оказался перед хмельными очами князя. Русин Раков, давно ведая Тимошку, степенно молвил:

- Недосуг ныне Михайле Федорычу. Обожди часок.

Князь находился в одном из покоев хозяина, где тешился с молодой девкой Полинкой. Грех, конечно, но Русин Раков смотрел на любовные проделки Нагого сквозь пальцев. Михайла - старший из братьев, дядя царевича Дмитрия. Шутка ли! Жизнь не камень: на одном месте не лежит. Случись что с государем Федором - и на престол сядет Дмитрий. Михайла услуги приказчика не забудет, на Москву к себе возьмет, высокий чин положит. Всякое может приключиться. Вот и пусть пока с Полинкой потешается. Мужик в самой поре, а супруга его другой год чахнет, ей уж не до любовных утех. Не зря ударился Михайла в прелюбодейство.

- Ты вот что, Русин Егорыч, - крякнул в оттаявшую бороду Тимошка. - Передай князю, что у меня дело спешное. Из Москвы с важными вестями прибыл. А коль мешкать будешь, князь крепко осерчает.

- Ну, коль с важными - доложу.

Вскоре из теплой горницы вывалился заспанный, взлохмаченный, на большом подгуле Михайла Нагой. Глянул на Бабая осовелыми глазами, буркнул:

- Сказывай, Тимоха.

Бабай оглянулся на приказчика. Стоит ли знать такую весть Русину? Он хоть и доброхот Нагого, но чересчур языкаст. Весь Углич может взбулгачить.

- Да мне бы, князь, с глазу на глаз.

- Могу и удалиться, - обидчиво произнес Русин и закрыл за собой дверь.

Но Тимоха, человек предусмотрительный, наверняка ведал, что приказчик прислонил своё любопытное ухо к дверям. Приблизился к Михайле и шепнул:

- На Москве царь умирает, князь.

Из Нагого вмиг вся хмельная дурь вышла.

- Доподлинно изведал?

- Доподлинно, князь. От людей Ивана Петровича Шуйского.

Полураздетый Михайла кинулся в горницу. В ней, на мягкой постели, лежала белокурая красавица с лучистыми, улыбчивым очами. Увидела князя, протянула нежные, мягкие руки.