Валерий Замыслов - Углич. Роман-хроника

- Кого Бог несет?

- По делам на Москву добираемся, хозяин. Ты уж впусти нас, деньгой не обидим, - произнес Михайла Федорович.

- С деньгой и разбойный люд шастает, а то и всякая нечисть. Перекреститесь.

И князь и Тимоха усердно перекрестились.

- Проходите в избу, православные, а я покуда лошадей во двор заведу.

Войдя в избу, Михайла Федорович и Тимоха сняли шапки и вновь перекрестились на единственную, закоптелую икону Николая чудотворца, висевшую в красном углу 73. Затем поздоровались с хозяйкой, кормившей пятерых мальцов-огальцов.

Жена хозяина была невысокой, но складной женщиной среднего возраста, облаченной в длинный сарафан из грубой сермяжной ткани. Лицо округлое, рот маленький и плоский, густые волосы плотно затянуты белым платком.

- Присаживайтесь, люди добрые, - указывая на лавку вдоль стены, молвила хозяйка и повернулась к ребятне. - А вы - кыш на печку!

Ребятишки - мал-мала меньше, чумазые, худые, в сирых латанных рубашонках без штанов, послушно полезли на широкую крестьянскую печь и тотчас свесили вниз любопытные, кудлатые головенки.

В избу вернулся хозяин, задернул детишек занавеской и приказал жене:

- Накорми гостей, Анисья.

Хозяин следовал древнему обычаю: уж, коль впустил неведомых путников в дом - непременно накорми и напои, а потом вестей расспроси. Хозяин - приземистый, крепкотелый мужик с окладистой рыжеватой бородой и широкими, сросшимися бровями, молча присел на лавку, выжидая, когда супруга поставит на стол угощенье.

Путники оглядели избу. Обычная крестьянская изба: с двумя лавками, деревянным щербатым столом, печью с полатями, закутом, кадкой, квашней из липовой кадушки и светцем. 74Угольки горящей лучины падали в корыто с водой и шипели. Лучина, озаряя избу тусклым светом и, испуская, горьковатый сизый дымок, догорала. Хозяин поднялся и вставил в светец новую тонкую щепку.

Вскоре на столе оказались два ломтя черного хлеба, железная миса пустых щей 75, пареная репа, миса капусты и жбан, наполненный квасом.

- Прошу поснедать, - пригласил за стол нежданных гостей хозяин и развел загрубелыми, короткопалыми руками. - Извиняйте, что Бог послал. Летось, было молочко, да после Покрова боярский тиун за долги коровенку со двора свел. А мальцам каково?

- Чей тиун? - присаживаясь к столу, спросил Михайла Федорович.

- Боярина Василия Шуйского, - нахмурившись, ответил мужик.

И князь и Тимоха молча переглянулись. Старший сын знаменитого воеводы Ивана Петровича Шуйского, отец коего был назначен Иваном Грозным попечителем царя Федора. Михайле Нагому - уж куда известная личность. Неказистый собой Василий Шуйский слыл великим плутом, Лисой Патрикеевной и непомерным сквалыгой. Тот еще бестия!

- Не повезло тебе с боярином, - сказал князь. - Как звать тебя прикажешь?

- Прошкой. Прошка Катун.

- А почему «Катун?»

- Так мужики меня прозвали. Я-то с малых лет любил по траве кататься. У нас, почитай, у каждого сосельника своя кличка… А что, Василия Шуйского ведаете?

Последние слова Прошка Катун произнес с настороженными глазами.

Тимоха хлебал щи молчком, а Михайла Федорович как бы нехотя отозвался:

- Слышали краем уха. Ничего доброго о нем в народе не сказывают.

Прошка отмолчался: один Бог знает, что за люди оказались в его избе. По одеже не из голи перекатной. Это сразу видно. На торговых людей тоже не похожи. При саблях, с пистолями. Из стрельцов? Но те добрые полушубки не носят, да и одвуконь не ездят. Всего скорее чьи-то ратные люди. То ли князя, то ли боярина. Так что, лучше всего закрыть роток на замок.

Михайла Федорович (любитель поесть!) за дальнюю дорогу проголодался. С утра, после очередной ямской избы, маковой росинку во рту не было, а посему с удовольствием похлебал и постных щей, и похрустел капусткой, и репы откушал. Черный же хлеб показался ему лакомством. Голод - не тетка. Запив пищу квасом, поднялся из-за стола, осенил себя крестным знамением, молвил: «Спаси Христос», сел на лавку и, откинувшись к бревенчатой стене, в упор глянул на мужика и произнес:

- Кто мы - тебе знать не следует, Прошка. Одно лишь скажу: люди мы не лихие, худа тебе не сделаем. Напротив, отблагодарим тебя торовато 76. А пока сходи во двор и принеси нам переметные сумы.

Прошка принес и с изумлением увидел, что постояльцы скинули с себя всю добрую одежу, и остались в одном исподнем. Чего это они задумали?

- Вынимай, Тимоха.

И малой толики не прошло, как гости превратились в нищебродов. Облачились в драные сермяги, обулись в пеньковые лаптишки с онучами, на головы напялили вконец изношенные мужицкие войлочные колпаки, на плечи - длинные нищенские сумы с заплатами.

- Удивлен Прошка?

- Чудно, - протянул хозяин. - Вам бы топерь на паперть и - Христа ради.

- Так и будет, Прошка. Коней оставим у тебя во дворе, одежду и сабли припрячь. На обратном пути заберем. Выйдем от тебя утром, в сумерки, на орясинки опираясь. Ты нас никогда не видел, и не слышал. О том всю свою семью упреди. А за твое молчанье получи награду. Тут тебе и на коровенку хватит, и на доброго коня, и на оброк тиуну. Но покуда деньгами не сори, пораскинь головой, откуда они у тебя, сирого мужика, появились. Народишко зело любопытен. Уяснил, Прошка?

Прошка оторопел, у него аж язык отнялся. Не ведал - то ли в ноги повалиться, то ли земно кланяться. Таких денег он в жизни не видывал.

- Уяснил, спрашиваю?

- Уяснил, мил человек, - с трудом пришел в себя хозяин избы. - Ты мою семью, почитай, от голода спас. По гроб жизни тебе буду обязан, и никому не вякну.

- Верю тебе, Прошка… Кинь каких-нибудь лохмотьев на лавку. Спать нам пора.

- Зачем же лохмотьев, мил человек? У меня, чай, соломенные подстилки есть.

- Добро. Разбудишь нас с первыми петухами.

* * *

К Скородому подходили позади ватаги калик и нищебродов. Ворота Сретенской башни были полураскрыты. Подле них топтались трое стрельцов в длинных красных кафтанах.

- Чего на Москву, голь перекатная? - позевывая, лениво вопросил один из служилых.

- Святым местам поклониться, к мощам приложиться, да усердно Богу помолиться, - скороговоркой произнес седой как лунь старичок с рябиновым посошком в трясущейся руке.

- Проходи, убогие, - миролюбиво молвил стрелец и добавил. - Деньги не спросим.

Стрельцы ожесточались, когда видели перед собой торговые обозы. С древних времен за проезд в Москву с купцов брали солидную пошлину.