Валерий Замыслов - Углич. Роман-хроника

Когда рождалась в семье дочь, то принято было каждый год откладывать в особый сундучок полотно, материю, сукна, одежду, украшения и предметы домашнего обихода, накапливая, таким образом, будущее приданое. Суровый метод обращения не смягчался и по отношению к дочерям, и родители придерживались правила, что необходимо наказывать девиц чаще, чтобы они не утратили своего девства, и помнить народную пословицу: «Девица в терему, что запретный плод в раю»…

Так и не довелось Андрейке встретиться с Полинкой. А тут и вовсе парень пригорюнился: девушку забрал к себе в дом городовой приказчик Русин Раков. Опередил-таки, приказный крючок! А всё - из-за отца.

Андрейка, изведав, что девушка осталась круглой сиротой, надумал навестить ее и обо всем ей рассказать. Но тут поступил приказ от отца:

- Бери, Андрюха, подмастерьев и отправляйся в Старое городище 105. Глянь на глину, что у Грехова ручья. Когда-то бывал там глина. Поезжай на телеге, с корытами и бадьями.

До Грехова ручья семь верст. Глина и впрямь оказалась для лепки превосходная. Возили ее в темный сарай четыре дня. А когда Андрейка явился к избе Полинки, то на крыльце его встретила древняя старуха и, шамкая беззубым ртом, молвила:

- Полинку приказчик Раков к себе забрал.

Андрюшка совсем сник. Теперь девушку и вовсе не достать. Городовой приказчик строг, слуг своих в крепкой узде держит, особенно Полинку. Пуще глаз своих златошвейку бережет. Знать, доход от нее получает немалый, коль дворец ее изделья нарасхват забирает.

Слух прошел, что Полинку надумала переменить к себе сама царица Мария (в Угличе, несмотря на то, что Нагая находилась в опале и была лишена всякой государственной власти, звали жену покойного государя Грозного не иначе, как «царица-матушка»), но златошвейка каким-то чудом осталась в светлицу приказчика.

Народ дивился: какой-то приказчик не захотел уступить самой матушке царице! Да стоит ей своим сафьяновым башмачком топнуть - и Полинка в ее дворце.

Дивился и Андрейка Шарапов: ведь царица - мать наследника государева трона, царевича Дмитрия. В Угличе всяк ведает: нынешний царь не только скудоумен, но и хил здоровьем, чу, еле ноги волочет, в любой час недуг его может свалить. Вот тогда-то и помчат спешные гонцы в Углич! Царевича Дмитрия - на трон! Ох, как возгордиться Углич! И только ли один удел Нагих? Вся Русь возрадуется. Народ невзлюбил Бориса Годунова. Худой он боярин, коль лучших людей государства погубил. Всем людом был почитаем Никита Романов Захарьев-Юрьев, дядя первой и всеми любимой царицы Анастасии, попечитель Федора. И что в итоге? Отравил Годунов уважаемого боярина. А что он сделал со знаменитым полководцем Иваном Петровичем Шуйским? Приказал своим подручным удавить славного воеводу. Та же участь постигла и третьего попечителя Федора, тихого и набожного Ивана Федоровича Мстиславского.

Углич хоть и далече от Москвы, но вести стрелой летят. Москвитяне зело возмутились Годуновым, великий мятеж против Бориса подняли, но Годунов улестил, чу, стрельцов и многих посадских людей казнил на Пожаре 106, а главного зачинщика купца Федора Нагая, кой весь посад на мятеж поднял, даже приказал четвертовать.

Ненавистен народу боярин!

Ну, погоди, - размышлял Андрейка, - сядет Дмитрий на царство и прикажет ответить Борису за все злодеяния».

А затем мысли его вновь перекинулись на хоромы Русина Ракова. Как же быть-то теперь?.. Может, сотворить из глины чудесное изделие, расписать его диковинными узорами и преподнести Русину Егорычу? А что? Городской приказчик большой любитель всяких причудливых изделий и истинных мастеров он ценит. Взять, и изготовить ему яндову, да такую, чтоб глаза у него загорелись. И тогда он непременно еще что-нибудь закажет. Для светлицы!.. Нет, туда яндовы не нужны. Для светлицы всего скорее какой-нибудь изысканный шандан потребуется. Но подсвечник готовится из бронзы и меди. Андрейка же - гончар, да и то не мастер, а подмастерье. Отец нет-нет, да и молвит, придирчиво разглядывая работу сына:

- Не худо, не худо, Андрюха, но до настоящего мастера тебе еще попотеть надо.

Отец говорил, а глаза его довольно поблескивали, и Андрейка понимал, что его изделие по душе отцу, иначе бы он ни в жизнь не сказал «не худо». Андрейка, как и Полинка, засел за изделие чуть ли не с семи лет, и, казалось ни на минуту не отходил от отца, дотошно присматриваясь к его работе. А вот брат Юшка от работы всячески отлынивал. Отец, случалось, по его спине и плеточкой прохаживался, и посохом поколачивал, но сына так и не привадил к гончарному делу.

Юшка, когда чуть подрос, сказал напрямик:

- Не любо мне, батя, в грязи ковыряться. Я бы лучше по торговой части пошел.

У Шарапа от гнева аж веко задергалось. Широкая грудь его высоко вздымалась, глаза сурово сверкали. Он глянул на плеть, висевшую на стене, но грузная рука застыла в воздухе: плеть сыну не поможет, коль у него душа к делу не лежит. Остывая, долго молчал, и, наконец, вымолвил:

- Выходит, мы с Андрюхой из грязи не вылезаем. Спасибо, сынок, порадовал отца. А мы-то, мекали, добрым делом занимаемся, в немалой чести у горожан ходим. И не токмо! Изделия наши на торгах, почитай, по всей Руси расходятся. Купцы нарасхват берут. А по юшкиным речам мы грязной работой пробавляемся. Спасибо, сынок… В купцы снарядился. Давай! Ты у нас парень ловкий. Шилом горох хлебаешь, да и то отряхиваешь.

Шестнадцатилетний Юшка (тогда он был на семь лет старше Андрейки) молча выслушивал укорливую речь отца, косил глазами на дверь, и всем своим видом показывал, что его вовсе не трогают слова родителя. И это больше всего задело Шарапа:

- Ну, вот что, Юшка. С тобой толковать - решетом воду мерять. Еще пять лет будешь глину месить, из коей мы печи ставим, а потом два года будешь свиней пасти на слободском выгоне! Вот тебе такая отцовская заповедь.

Глаза Юшка стали злющими-презлющими. Он даже зубами заскрипел. Но отцу перечить - в стену горох лепить. Родительское слово свято.

- Не по нраву? А ты как кумекал дурьей башкой? В торговые люди, вишь ли. Ты - тяглый посадский человек, и записан на него слободским старостой, как и отец твой в гончарные людишки.

- А коль я за купца заложусь? - буркнул Юшка.

- И вновь полный дурак. Да кто тебе без согласия родителя порядную грамоту составит, какой писец? А слободской староста как на это посмотрит? Заруби себе на носу, Юшка, - пока заповедные лета не отработаешь, разговора больше не затевай. А там, коль жив буду, ступай хоть к царице во дворец. Но допрежь от тягла избавься. Дело это ох как непростое… А теперь залезай в топтушку 107и меси глину.