Валерий Замыслов - Иван Сусанин

Наумов приказал доставить ему Полинку, но от нее ничего вразумительного не добился. Знай, талдычит:

— Пробудил меня Иванка, дабы попрощаться. Я всполошилась, он же: «Нельзя нам здесь оставаться. Спешно уходим». «Куда же вы?» — пытаю. «Куда глаза глядят». Так я ничего и не уразумела.

— А посторонних в избе не было?

— Никого не зрела, воевода.

Воевода помышлял, было, отправить бывшую сенную девку в Губную избу, где бы ей развязали язык, но передумал: девка лепная, смачная, такой не худо и попользоваться. Но кой прок от изувеченной красавицы? Да она, кажись, и в самом деле ничего не ведает. Но кто ж тогда упредил Ивашку?.. Кто-то из послужильцев, только они обо всем знали. Но на кого перстом ткнуть? Старшой сказывал, что никто со двора не отлучался.

— А ты что в карауле всю ночь стоял?

— Так надобности не было, воевода, дабы своих людей караулить. Все почивали в подклете, всех и наутро видел.

— Не черт же Ивашке весть принес. Разгадаю. Тайна — та же сеть: ниточка порвется — все расползется. Изведаю — не пощажу.

Ничего не дала и погоня по Московской и Ярославской дорогам. Никак Ивашка ушел в леса, кои, опричь озера, с трех сторон Ростов обложили. Легче иголку в стогу сена найти.

Полинка и Никитична всего один день пожили в опустевшей избе. Наумов повелел взять двор на себе. Девке же сказал:

— О тебе и старой карге земский староста позаботится.

Глаза Курепы были хмурыми, когда он выслушивал Наумова:

— Поищи девке жилье, но к себе не кличь.

Старосте ломать голову не пришлось: в избу бортника Пятуни. Правда, он со своей Авдотьей пока находится в лесах, но то не беда. Ярыжки сбили замок, а Демьян Фролович, глянув на поникшую Полинку с мальцом, изрек:

— Изба тебе знакомая. И старуха привыкнет. Пятунка не выгонит.

— Не выгонит, Демьян Фролович… Мне бы немного денег, а я в долгу не останусь. Даст Бог, изделье вышью.

Курепа покряхтел, покряхтел и все же смилостивился:

— Молись Богу за меня, одолжу деньжонок.

Староста ведал: воеводы не вечные, более двух лет на одном месте не сидят. Придет срок — и вновь златошвейка окажется в его светелке. Сеитов сгиб, никто Полинку искать не будет. То-то вновь потечет копеечка.

От Москвы по дороге в Ростов мчали два десятка наездников. Все оружные, в добрых цветных кафтанах. Впереди — рослый вершник на ретивом коне. Конь и без того летит стрелой, но всадник нет-нет, да и взмахнет плеткой.

Поспешает, зело поспешает! И все мысли его о Полинке. Как она там, в Ростове? Разрешилась ли сыном? Почитай, два года миновало. Не случилось ли какого лиха? На воеводстве оказался Иван Наумов. Изведал о том в Разрядном приказе — и сердце заныло. Сей человек на самое худое способен. Надо же такое в приказе ляпнуть. Погиб-де Третьяк Сеитов. Сволочная натура! Нет, Ванька, выжил твой тысяцкий. В одной из деревушек сыскался искусный знахарь, он и вытащил Третьяка с того света. Правда, уязвленная копьем нога теперь прихрамывает, но то не беда, главное — жив остался.

В приказе со службы не отпустили, молвили:

— Хромыгам на войне делать нечего, но воеводой сидеть можно. Поедешь в Свияжск. Иван Мерников свой срок отсидел, вместо него заступишь. Далече, но у тебя ратная выучка. Татары там озоруют, ясак отказываются платить. Порадей ради государевой казны.

— Сделаю, что в моих силах, — твердо заверил Третьяк.

А сейчас он мчал в Ростов, дабы забрать с собой Полинку и чадо.

Ростовцы немало подивились, когда признали в переднем всаднике Третьяка Сеитова. Как из-под земли вырос. Некоторые даже перекрестились, как будто увидели перед собой покойника, вернувшегося с того света.

— Вот те на! А Наумов вякнул, что сгиб наш воевода. Здрав буде, Третьяк Федорыч!

— Здорово, ростовцы! Никак не забыли?

— Доброе скоро не забывается. Нравен ты был граду.

Воевода направил, было, коня к воеводской избе, но ростовцы сказали:

— Наумова и дьяка, чу, на Москву в приказ вызвали. Ден пять назад отъехали.

— В хоромы загляну.

Калитка дубовых ворот оказалась закрытой. Сеитов постучал о калитку железным кольцом и сразу же послышался злобный лай собак. В оконце выглянул бывший дворецкий.

— Батюшки светы, Третьяк Федорыч! Живехонький!..

На лице Кузьмича была такая неописуемая радость, что Сеитов сам растрогался и крепко обнял расплакавшегося старика.

— Ну, будет, будет слезы лить, Кузьмич.

— Да как же не лить, государь мой? Уж не чаял тебя увидеть. Вот Никтишна порадуется.

— Жива мамка… А как Полинка?

Когда Кузьмич поведал печальную повесть, у Сеитова сжались кулаки.

— Подлый человек. Жаль, в Москву укатил, а то бы вызвал его на поле [173] Поле — в данном случае судебный поединок и место его; дуэль. . Мерзавец!

— Худой человек. Меня к псам приставил.

— Более, Кузьмич, не будешь на этом поганом дворе жить. Пойдем со мной в избу бортника Пятуни.

Полинка как увидела Сеитова, так и рухнула на пол. Третьяк Федорович опустился на колени и обхватил побледневшее лицо девушки ладонями.

— Да ты что, Полинушка? Очнись, приди в себя. Ладушка ты моя!

Полинка открыла глаза, вздрогнула, а затем издала сладостный стон и выдохнула:

— Любый ты мой…

Третьяк увидел на лавке оробевшего мальчонку, и его обуяла еще большая радость. Сын, сыночек! Как похож! Господи, какое же это счастье!

На другой день Третьяк Федорович нанял ямщичий возок и попрощался с Кузьмичем и Никитичной.

— На Москве в моем доме будете век доживать. А вам, Пятуня и Авдотья, земно кланяюсь за Полинушку, за добрые сердца ваши.

— Да ить Полинка нам, как родная дочь. Ты уж береги ее, Третьяк Федорыч, — смахнув узловатым кулаком слезу со щеки, молвил Пятуня.

— Пока буду жив, мать сына моего горя не изведает. В Свияжском храме и обвенчаемся.

— Ох, как далече ехать, — вздохнула Никитична.

— Ничего, мамка. Ныне и в Свияжск дороги проторены.

— Благословлю вас, дитятки. Да храни вас Бог.

Миновало полгода, как Иванка на руках с Тонюшкой явился в селище беглых мужиков. При первом взгляде на избы Иванка понял, что они срублены лет десять назад — добротно, из красной кондовой сосны. Виднелись и бани-мыленки, и огороды, и выкорчеванные огнища, засеянные житом. Посреди селища красовалась искусно вырубленная часовенка. У края села на луговине паслось несколько буренок.

«Изрядно мужики обустроились. Но как-то они чужака повстречают?»

Встречу Иванке вышли трое сосельников. (Никак о появлении неведомого человека с топором упредили девки, что собирали ягоды в малиннике).

— Здорово жили, мужики, — в пояс поклонился селянам Иванка.

Мужики схватчивыми взглядами оглядели незнакомца. Рослый, дюжий, русобородый; серые глаза усталые, мученические; но больше всего удивило, что на руках молодого мужика дите малое. Что ему надо и как он сюда угодил?