Аммиан Марцеллин - Падение Рима

Я возвратился к Максимину и донёс ему о приходе Онигисия, который действительно вскоре вошёл в шатёр Максимина. Приветствовав его, он поблагодарил его и царя за подарки и спрашивал, зачем он звал его. Максимин отвечал ему: «Настало время, Онигисий, приобресть тебе ещё большую славу между людьми, если, приехав к царю, разрешишь своею прозорливостью все недоразумения и утвердишь согласие между римлянами и гуннами. Не только обоим народам будет от того великая польза, но этим ты доставишь и дому своему большие выгоды. Вместе с детьми своими ты будешь навсегда приятелем царю и роду его». Онигисий спросил: «Что нужно мне сделать в угождение царю и каким образом Дине разрешить недоразумения». Максимин отвечал ему, что он окажет удовольствие царю, если приедет в римскую землю и разрешит все недоразумения, доискавшись их причины и пресёкши её согласно с мирным договором. Онигисий сказал, что он объявит царю и его советникам волю Аттилы. «Или, — продолжат он, — римляне думают просьбами преклонить меня к тому, чтоб я изменил своему государю, забыл полученное у скифов воспитание, пренебрёг жёнами и детьми своими и богатство римское поставил ниже службы при Аттиле? Я могу быть вам более полезен, оставаясь здесь в своей земле; ибо если случится, что мой государь будет гневаться на римлян, то я могу укрощать его гнев; напротив того, приехав к вам, я могу подвергнуть себя обвинению, что преступил данные мне предписания». После этих слов Онигисий удалился, сказав мне, что я мог приходить к нему и говорить с ним о том, чего мы от него желаем, ибо не было прилично, чтоб часто приходил к нему сам Максимин, облечённый в такое звание.

На другой день я пошёл ко двору Аттилы с подарками для его супруги. Имя её Крека. Аттила имел от неё трёх, детей, из которых старший был владетелем акациров и других пародов, занимающих Припонтийскую Скифию. Внутри ограды было много домов; одни выстроены из досок, красиво соединённых, с резною работою; другие из тёсаных и выровненных брёвен, вставленных в брусья, образующие круги; начинаясь с пола, они поднимались до некоторой высоты. Здесь жила супруга Аттилы; я впущен был стоявшими у дверей варварами и застал Креку, лежащую на мягкой постели. Пол был устлан шерстяными коврами, по которым ходили. Вокруг царицы стояло множество рабов; рабыни, сидя на полу, против неё, испещряли разными красками полотняные покрывала, носимые варварами поверх одежды, для красы. Подошед к Креке, я приветствовал её, подал ей подарки и вышел. Я пошёл к другим палатам, где имел пребывание Аттила; я ожидал, когда выйдет Онигисий, который уже находился внутри дворца. Я стоял среди множества людей; никто мне не мешал, потому что я был известен стражам Аттилы и окружающим его варварам. Я увидел, что идёт толпа; на том месте произошёл шум и тревога, в ожидании выхода Аттилы Он выступил из дому, шёл важно, озираясь в разные стороны. Когда, вышел вместе с Онигисием, он остановился перед домом, многие просители, имевшие между собою тяжбы, подходили к нему и слушали его решения. Он возвратился потом в свой дом, где принимал приехавших к нему варварских посланников.

Между тем, как я ожидал Онигисия, Ромул, Промут и Роман, приехавшие из Италии в звании посланников по делу о золотых фиалах, вместе с Рустицием, бывшим при Констанции и с Константиолом, жителем Пеонии, состоящей под властию Аттилы, начали говорить со мною и спрашивали меня, отпущены ли мы Аттилою или должны ещё оставаться здесь. Я отвечал, что для того и остаюсь в ограде, чтоб узнать это от Онигисия. И я с своей стороны спросил их, дал ли Аттила какой-нибудь снисходительный ответ по предмету их посольства. Они отвечали, что Аттила никак не переменяет своих мыслей и что объявляет войну, если не будут к нему присланы чаши или Сильван. Мы дивились безрассудной гордости варвара, и Ромул, человек, бывший при многих посольствах и приобретший великую опытность в делах, говорил, что великое счастие Аттилы, и происходящее от этого счастия могущество до того увлекают его, что он не терпит никаких представлений, как бы они ни были справедливы, если они не клонятся к его пользе. Никто из тех, которые когда-либо царствовали над Скифией, говорил Ромул, или над другими странами, не произвёл столько великих дел, как Аттила, и в такое короткое время. Его владычество простирается над островами, находящимися на океане, и не только всех скифов, но и римлян заставляет он платить себе дань. Не довольствуясь настоящим владением, он жаждет большого, хочет распространить свою державу и идти на персов. Когда кто-то из присутствующих спросил, по какой дороге Аттила может пройти в Персию, Ромул сказал, что Мидия не очень далека от Скифии; что гуннам небезызвестна ведущая к ней дорога и что они давно в неё вторглись, в то время, когда у них свирепствовал голод, а римляне, быв в войне с другими, не могли их остановить; что в Мидийскую область дошли Васих и Курсих, те самые, которые впоследствии приехали в Рим для заключения союза, мужи царского скифского рода и начальники многочисленного войска. По рассказам их, они проехали степной край, переправились через какое-то озеро, которое Ромул полагал за Меотиду, и по прошествии пятнадцати дней, перешед какие-то горы, вступили в Мидию. Между тем, как они пробегали ту землю и производили грабежи, напало на них многочисленное войско персов, которые множеством стрел (как тучею) покрыли небо над скифами. Устрашённые опасностью, скифы отступили и перешли опять горы, унося с собою не много добычи, ибо большая часть её была у них отбита мидами. Боясь преследования неприятельского, скифы обратились к другой дороге, ехали ... дней по той, где пламя поднимается из скалы подводной, и воротились в свою страну. Таким образом узнали они, что скифская земля недалеко отстоит от мидийской. «Итак, — продолжал Ромул, — если Аттила захочет идти войною на Мидию, то это не будет для него трудно; ему не долог путь, покорить и мидов и парфов и заставить их платить себе дань. Военная сила у него такая, что ни один народ не устоит против неё». Когда мы молили Бога, чтоб Аттила пошёл против персов и обратил на них оружие, то Константиол заметил: «Я боюсь, что Аттила, по лёгком покорении Персии, не воротится оттуда приятелем римлян, а владыкою их. Ныне он получает от них золото по званию (которое от них имеет), но если он покорит и мидов, и парфов, и персов, то он не будет более терпеть, чтоб римляне уклонялись от его власти. Считая их своими рабами, он будет им давать самые тяжкие и нестерпимые повеления». Упомянутое Константиолом звание есть достоинство римского полководца, за которое Аттила согласился получать от царя положенное полководцам жалованье. Константиол продолжал: «Покорив мидов, парфов и персов, Аттила свергнет с себя имя и достоинство, которым римляне думали почтить его, и при нудит их, вместо полководца, называть себя царём; ибо он сказал уже, во гневе своём, что полководцы царя его рабы, а его полководцы равны царствующим над римлянами, что настоящее его могущество распространится в скором времени ещё более и что это знаменует ему Бог, явивший меч Марсов, который у скифских царей почитается священным. Сей меч уважается ими как посвящённый Богу войны, и в древние времена он исчез, а теперь был случайно открыт быком».