Степан Петров - Дом Черновых

Старик выразительно посмотрел на будущего зятя и, кивнув головой, закончил:

— Вот она какая, имейте это в виду!.. Варвары, старшей дочери моей, приятельницы вашей, тоже берегитесь: наперсницей при матери состоит и всякие каверзы подстраивает. Меня ненавидит за то, что все ее штучки насквозь вижу. До этого господина, с которым она сбежала, у нас еще другой был, такой же, если не хуже; тоже роман с ней завел. Ну, прогнал я его. Прошло года два — и попадись мне письмо от него к Варваре. Я, конечно, распечатал. Читаю: приходи, пишет он ей, ко мне в гостиницу! Ну, каково это было мне, отцу, читать-то? На «ты» пишет и в гостиницу зовет! Эх!..

Старик вздохнул.

— Что же вы в этом видите? — возразил Валерьян. — Вероятно, они были по тогдашнему нигилистическому обычаю в товарищеских отношениях — и больше ничего. Я семь лет знаю Варвару Силовну и мужа ее знал: все ее уважали. Напрасно вы это!

— Нет, не напрасно! Знаю я эти товарищеские отношения! Ведь и муж-то ее бывший уговорил ее на фиктивный брак, — для чего — и сейчас не пойму: идеи какие-то бредовые. А потом и оказалось, что фиктивный-то брак в настоящий обратился, и дети пошли. А она как оглянулась на мужа, вместо героя — пошляк перед нею, и ударилась во все тяжкие. Эх, идеалист вы, Валерьян Иваныч, не видите грязи-то жизненной, не верите в нее, а когда-нибудь придется же поверить! Что тут говорить? Варвара, конечно, не дура, но развратной жизни. Горько мне это, а — правда, ничего не поделаешь! Раз как-то диван в столовой отодвинули от стены, — никогда прежде этого не делали, сколько лет не отодвигали, — я и увидал там пачку писем старых; развернул, а это его письма к Варваре: за диван она их спрятала. Прочитал я их — и во всем убедился. Отдаю матери. Накось, говорю, почитай-ка! Она и ушла с ними в степь — летом дело-то было, — да целый день там и лежала в траве, читала. Вернулась оттуда — у нее и нос на квинту.

Поглядел я на нее и только головой покачал: то-то, мол!

В дверь постучали.

Вошла Наташа в коричневой меховой шубке с широкими, отороченными дорогим мехом, рукавами, в меховой шапочке. Смущенно остановилась у порога.

— С добрым утром, папа!

Сила Гордеич улыбнулся.

Любимая дочь всегда вызывала мягкие чувства в его зачерствелом, деловом сердце. Так уж издавна повелось в семье: любимицей матери была старшая дочь, любимым сыном — больной Митя, оба похожие на нее; а младших — Костю и Наташу — мать почти ненавидела за их сходство с отцом. Он знал это и чувствовал к младшей дочери совсем ему не свойственную затаенную нежность.

Но улыбка от привычки повелевать вышла сдержанной и бледной, а голос звучал привычными властными нотами.

— Ты что, коза, куда снарядилась?

— На салазках с горы кататься.

— И это дело! Хе-хе! Только смотри: люби кататься, люби и саночки возить!

— Саночки будет возить Валерьян Иваныч, — с простодушным видом отвечала дочь.

— Разве что он. Хе-хе! Вот и нашла на ком ездить!

— Валерьян Иваныч, я жду вас, а вы все не идете!

— Ну, идите, идите!.. Погуляйте! Только чур — к обеду не запаздывать!

Сила посмотрел им вслед, вздохнул и, сделавшись, как всегда, озабоченным, прошелся по комнате в хмурой задумчивости. Потом спустился вниз и, никем не замеченный, прошел черным ходом в контору имения.

Через несколько минут в опустевшую комнату вошла Настасья Васильевна с кием в руке, а следом за ней Варвара.

Старуха остановилась среди комнаты, опираясь на кий.

— Отец ушел? — тихо спросила она.

— Пошел в контору, я видела.

— Затвори-ка дверь покрепче!

Варвара выглянула за дверь, захлопнула и заперла ее на ключ.

— Никого нет?

— Никого, мамаша.

Варвара отвечала вполголоса, с обожанием смотря на мать.

— Ну, вот что: не по душе мне ее жених, да что поделаешь? Не мне с ним жить, а ей. Ежели с вами нахрапом, так вы еще хуже наперекор идете; да и отец уж решил дело. Я упрошу его, чтобы и ты поехала в Питер.

Варвара молча кивнула головой, напряженно смотря матери прямо в глаза.

— Наташа будет жить у тебя. Он, конечно, ежедневный гость. Не спускай с них глаз, следи, как бы, чего доброго, не поссорились промежду себя. Ведь уже просватали! Еще сраму не оберешься. Не вышло бы чего, не рассохлось бы. Ведь я же все-таки мать. Понимаешь?

Старуха погрузила пристальный взор в глаза преданной дочери. Прошла секунда напряженного молчания. Варвара, опустив глаза, прошептала:

— Понимаю.

— Ну, иди!

Старуха властно пристукнула посохом, провожая дочку до двери. В дверях еще раз сказала выразительно и с расстановкой:

— Блюди их! Блюди там… как зеницу ока… Не рассохлась бы свадьба-то!

Перед обедом в гостиной собралась почти вся семья.

Сила Гордеич наводил ревизию конторы, и Кронид пришел оттуда, как обваренный.

— С легким паром вас! — насмешливо сказала ему Варвара.

— И вам того же желаю, — отпарировал Кронид.

— Что, кого пропесочивали? — заикаясь, спросил Дмитрий.

— Всем досталось, а в общем-то, можно сказать, — в хорошем настроении.

— До визга еще не доходил? — поинтересовалась Варвара.

— Нет. Почертыхался малость — и только. В добром духе нынче.

— Ну, хорошо, что хоть до визгу не доходил.

— У него экзема опять появилась и желудочные боли: от этого и ругается.

— Совсем опаршивел папа! — вставила Варвара.

— Еще будет дело, погодите: еще наругается всласть!

— Ну, это само собой, — задумчиво пробормотал Митя.

— И безусловно справедливо, — говорил Кронид. — Знаете, что за хозяйка Настасья Васильевна? Гораздо лучше бы все шло, если бы она совсем не вмешивалась.

— Она исполняет свой долг, — иронически протянул Костя.

— Всю жизнь только и делала, что исполняла долг, а от этого все дела ее мертвы есть.

— Зато на папу наскакивает!

— Нет уж! — продолжал Кронид, расхаживая с веревочкой в худых, крючковатых пальцах. — Теперь он силу забрал. Вот когда жив был покойный брат его, тогда, действительно, он безусловно в загоне был: делами-то старший брат руководил; из-за нее и не женился, знал, что тогда развал в семье пойдет, на делах отзовется. Во всем ей тогда уступал. А Настасья-то Васильевна в те времена так с мужем великолепно обращалась, что даже со стороны жалко его становилось. От воспитания детей совершенно его отстранила. Только и было у нее слов: «не смейте!» да «не лезьте!» Пикнуть ему не давала. Зато уж и лютовал он, когда по смерти брата власть- то к нему перешла!

— А все-таки, — возразил Митя, — благодаря ей в нашем купеческом доме книги и журналы появились, мы образование получили, папа обынтеллигентился…

Он не договорил и схватился за живот с гримасой боли.

— Что, опять болит? — спросил брат.

— Совершенно нельзя мне водки пить. Доктор говорит — неврастения.