Степан Петров - Дом Черновых

Кронид пошел в прихожую. А Сила Гордеич, кряхтя, вынул из несгораемого шкафа большой лист синей гербовой бумаги.

Минут через пятнадцать приехал нотариус, — давнишний приятель, осанистый, грузный человек с красным лицом и большой седой бородой, расчесанной на груди на две стороны.

Все трое заперлись в кабинете.

— Опять переделывать? — потирая руки, спросил нотариус. — В третий раз уже, Сила Гордеич!

— Ничего, время такое… изменчивое. Ты, друг, извини за беспокойство, теперь уже в окончательном виде.

— Что ж, составим предварительный проект.

— Проект приблизительно прежний, — кряхтел Сила, опустив голову и жуя губами. — Кое-что добавить да изменить придется.

Нотариус сел к столу, придвинул лист простой бумаги и обмакнул перо.

— Пиши, как полагается! По всей форме.

Поскрипев пером, нотариус прочел вслух вступительные строки завещания и вопросительно посмотрел на завещателя.

Сила Гордеич вздохнул.

— Волчье Логово по-прежнему — старшему сыну Дмитрию, Березовку — младшему. Дома продать и вырученную сумму включить в общий капитал… Денежные суммы тоже без изменения: сыновьям — по сто тысяч, младшей дочери — сто, а Варваре — тридцать… жене моей — пятьдесят тысяч.

— Воля ваша, дядя, — прервал Кронид Силу Гордеича, — но позвольте за Варвару слово сказать. По-моему, напрасно ее обижаете.

Сила Гордеич стукнул костлявым кулаком по креслу.

— А тебе какое дело? — вдруг взвизгнул он. — Это враг мой: ненавидит меня, социалистка… Кабы не дети у нее — ни гроша не дал бы.

Сила Гордеич сам испугался своего волнения и громкого крика, сдержал душившую злость, отдышался и добавил низким шепотом:

— Дети-то, конечно, не виноваты.

— То-то и есть, что дети, — вздохнул нотариус.

Завещатель помолчал, пожевал губами и, вдруг ослабев, махнул рукой.

— Ладно уж, пишите и ей… поровну с Натальей…

— Вот хорошо, — обрадовался Кронид, пряча в карман веревочку.

— Хорошо, — передразнил его Сила. — Плакали мои денежки. Сам на себя дивлюсь: смягчился я что-то под конец жизни моей. Все-таки — дочь ведь. — Засопел носом, задышал, стараясь удержать слезы, навернувшиеся на глаза.

— Только вот что я обдумал и решил, — успокоившись, продолжал он: — из денег, завещанных сыновьям и дочерям, выдать наличностью по двадцать тысяч каждому на воспитание детей, а остальные положить в банк на двадцать четыре года. В случае смерти моих детей капитал переходит к внукам через указанный срок.

— Здорово! — удивился Кронид.

— И мудро, — одобрил нотариус.

— …Предоставляя, конечно, право пользоваться процентами, — закончил Сила Гордеич и юмористически посмотрел на Кронида. — Племяннику моему Крониду десять тысяч наличными и хутор в Алатырском уезде. Довольно, чай, Кронид? У тебя ведь ни жены, ни детей.

— Покорнейше благодарю, — сухо ответил племянник.

— За двадцать лет управления, полагаю, ты, чай, скопил себе малую толику?

— Ничего не скопил, дядя.

— Ну, если не скопил — сам виноват. Душеприказчиком назначаю тебя же.

Сила Гордеич покряхтел, повозился в кресле и, посмотрев на собеседников поверх очков, продолжал внушительным, торжественным тоном:

— Теперь — последнее и самое главное: все остальное мое имущество, в чем бы оно ни заключалось и где бы ни находилось, исчисляемое приблизительно около или более миллиона рублей, в деньгах, закладных и процентных бумагах, завещаю после смерти моей…

Старик остановился, взволнованно перевел дух и повторил с расстановкой:

— Завещаю после смерти моей — в пользу го-су-дар-ства.

Скрипевший пером нотариус поднял голову и уставился на завещателя. Кронид побледнел и замер посреди комнаты с разинутым ртом.

— Не по-ни-маю, — протянул он недоуменно. — В пользу государства. Куда именно? На какой предмет?

— В государственное казначейство, — твердо ответил Сила Гордеич, — на предмет устроения жизни. Такова моя воля.

Кронид переглянулся с нотариусом.

— Насчет нормальности моего ума будет свидетельство доктора, — угадал их мысли Сила Гордеич.

— Удивительно! — пожал плечами Кронид. — Отнять у наследников большую часть капитала!

Сила улыбнулся.

— Не удивляйся, Кронид. Мои взгляды на капитал тебе известны… все это годами обдумано мной. Детей и внуков я обеспечил, а от больших денег только одна погибель им будет. Потому и решил: сделать дар государству, которое, как вам известно, находится сейчас в чрезвычайной опасности.

Кронид забегал по комнате, дрожащими пальцами расплетая веревочку.

— Где это видано, — остановился он вдруг от волнения, — чтобы купец… почитай весь капитал — государству? Дико!

— По правде сказать, — с расстановкой отозвался нотариус, — такого случая не запомню. Случалось — жертвовали на Афон, на церковь, на странноприимные дома, на сирот, за последнее время больше на школы отказывают и уж совсем не завещают на колокола. Но чтобы государству, и почти весь капитал — этого не упомню. Не было.

Он обмакнул перо.

— Что ж, запишем пункт последний… всему народу и потомству в поучение. В Америке, говорят, миллиардеры иногда так поступают. Размахнулись вы по-американски, Сила Гордеич.

— Нет, это — по-русски! — крикнул Кронид, пряча веревочку. — Это… это… я не знаю что: подвиг или безумие?

— Писать? — спросил нотариус.

— Пиши, — махнул рукой Сила и с трудом поднялся с кресла. — Ох, устал! Пойду, полежу покуда! Потом, Кронид, позови меня — подписать-то.

Сила Гордеич удалился, совсем по-старчески семеня мелкими шажками: было ему уже семьдесят четыре года.

Кронид, проводив нотариуса, поднялся по внутренней лестнице наверх. Долго шагал из угла в угол по большой, низкой, неуютной комнате антресолей, кое-как обставленной старой, облезлой мебелью, крутил в пальцах веревочку. Но вот скрипнула дверь, и вошла Варвара в черном платье, с гладко причесанными черными волосами.

Кронид искоса посмотрел на нее и продолжал ходить, как маятник.

Варвара заискивающе улыбалась вымученной улыбкой, от которой у Кронида сразу стало тяжело на душе.

— Кронид!..

— Что?

— Опять завещание писали?

Она устало опустилась на расшатанное, полинялое кресло.

— Да, опять писали.

— Не скажешь ли чего-нибудь — вообще. А, Кронид?

Кронид молчал, сутуло расхаживая с веревочкой, низко опустив голову, как всегда. Ему было жаль Варвару. Знал всю ее несчастную, незадачливую жизнь. Как она изменилась со времени своего второго замужества, после возвращения из эмиграции! Муж, мечтавший о министерском портфеле, бедствует теперь в Лондоне, все надежды гибли, а она из блестящей салонной львицы превратилась в мещанку, в приживалку в доме ненавистного отца. Приехала не только лечиться, хотя и больна действительно, а главное — за деньгами для мужа… Но просить их — безнадежное дело. Вот разве наследство после отца поправит ее дела; плох стал дядя. Хотелось обнадежить ее, сказать, как, по его совету, отписал ей отец сто тысяч, но не считал Кронид себя в праве говорить. Да и как знать, не вздумает ли Сила опять переделывать завещание? Ведь вон он какой: государству отвалил миллион, а ему, Крониду, за верную двадцатилетнюю службу — десять тысяч: уверен, что Кронид «скопил» — то есть украл — «малую толику», и его же дураком считает, если не крал, когда действительно можно было красть сколько угодно.