Илья Бражнин - Мое поколение. Друзья встречаются

Потапов поднес небольшую пухлую руку ко рту, будто желая подправить скользнувшую на губах улыбку.

- Конечно, благоразумие и осторожность я не причисляю к порокам. Готовьте, если вам угодно, эвакуационные средства и всё такое, но я, признаться, непосредственной опасности городу не вижу. С вашего разрешения, думаю ещё посидеть в этом кабинете.

Потапов мягким движением оборотился лицом к двери. Дверь тотчас же захлопнулась, и незнакомец, плотно притворив её снаружи, зашагал по коридору. Он беззвучно смеялся, и ноги шли как в танце. Так миновал он три двери и заглянул в четвертую. Перед ним открылась большая полутемная комната. У единственного окна её стояли два человека и смотрели через пыльные стекла на улицу. Незнакомец прикрыл за собой дверь и неслышно подошел к ним сзади.

- Привет, - сказал он, кладя руки на их плечи, - как погода?

Они вздрогнули и обернулись - тогда стало видно, как оба несходны между собой. Один был узколиц, бледен и подтянут; другой рыхл, багроволиц и широк в кости. Узколицый был молод и подвижен, товарищ его неуклюж и в летах. Он выглядел бурно и неряшливо пожившим. Под глазами набухали отечные мешочки, рот синел. Военный китель с пиджачными пуговицами, в который едва втискивалось его мясистое туловище, обсыпан был табаком. Над неровным, бугристым лбом торчал огненно-рыжий ёршик волос.

- Ну-с, дорогой, - сказал он, выпуская в лицо вошедшему густой клуб махорочного дыма. - Что это вы, аки тать в нощи, подкрадываетесь сзади. С нами, упаси боже, родимчик может случиться!

Он тихонько засмеялся и слегка толкнул в плечо товарища. Но тот, очевидно, не склонен был шутить. Узкое лицо его передернулось.

- Ты, по-видимому, с ума спятил, - сказал он пришедшему зло и негромко, - за каким дьяволом ты пришел? Только час тому назад отправили в Чека такого же идиота с тремя тысячами денег и шестью паспортными бланками.

- У меня нет ни денег, ни бланков, - улыбнулся посетитель.

- Это всё равно, - нетерпеливо перебил узколицый. - Ты вредишь организации. Нечего бравировать. Сейчас же уходи отсюда! Тут без тебя справятся.

- Уйду, уйду, - сказал посетитель примирительно. - В чём дело? Чего ты кипятишься?

Он взял узколицего за руку и вдруг, меняя тон, тихо и горячо сказал:

- Слушай, Малахов, когда же наконец всё это?… Какого черта вы тянете? Ей-богу, я бы взял да хлопнул большевиков сейчас же…

Он сделал резкое движение рукой, словно опустил нож гильотины.

- Вот именно, - вцепился в его рукав тот, что был в кителе, - вот именно. По-военному!

- Детские разговорчики, - сказал узколицый Малахов, пренебрежительно передергивая плечами. - А вам, Терентий Федорович, это особенно не к лицу!

Он повернулся спиной к окну и досадливо закусил губу.

- Иди на квартиру, Юрий, никуда не отлучайся и жди, когда за тобой придут. Это настоятельная моя просьба, а если этого мало, то и приказ…

Он хотел ещё что-то сказать, но дверь внезапно раскрылась, и он поспешно протянул руку:

- Всего хорошего, товарищ Боровский.

В комнату вошли разом несколько человек:

- Доброго здоровья, товарищ Малахов!

Боровский повернулся и быстро вышел в коридор, а затем на улицу. У подъезда он некоторое время постоял в раздумье, потом нерешительно пересек улицу и направился к восточной окраине города. Через четверть часа он был уже на Костромском проспекте (так называлась подковообразная линия шатких, по преимуществу одноэтажных домишек) и, не торопясь, прошел к ветхому четырехоконному домику, стоявшему в глубине обширного болотистого пустыря. Дом этот, с невысоким крылечком и старой березой перед окнами, мало чем отличался от соседних строении. Пожелтевшая визитная карточка, висевшая на обращенной к улице двери, свидетельствовала, что переднюю часть дома занимает чиновник акцизного ведомства Алексей Алексеевич Рыбаков.

Вид этого скромного жилья, видимо, не слишком привлекал к себе Боровского. Он постоял минут пять у калитки, поглядывая по сторонам, но, не найдя в окрестностях ничего примечательного, лениво взошел на крыльцо и постучал в желтую облупившуюся дверь.

Марк Осипович вышел из мастерской засветло. Глаза его из-за толстых стекол очков рассеянно оглядывали прохожих. Он шел, заложив за спину руки и волоча за собой толстую суковатую палку. Выйдя к реке, Марк Осипович повернул направо и, ворча себе под нос, поплелся вдоль набережной.

Река тяжело ворочалась в широком русле, влажный ветер подымал свинцовую рябь. Прохожих было немного. Пройдя два квартала, Марк Осипович не встретил и десяти человек. Возле низкой, изъеденной ветрами таможни он вошел в подъезд с картонной табличкой: «Редакция газеты „Архангельская правда“». Пройдя короткий коридор, он открыл темную дверь и заглянул в полупустую комнату с топящейся печью. Перед нею стоял на коленях худощавый юноша и бросал связки бумаг в жарко гудящее пламя.

- Что за погром? - спросил Марк Осипович, проходя в комнату и тяжело опускаясь на стул.

- В чём дело? - отозвался юноша. - Какой погром? Что ты разносишь панику?

Марк Осипович ткнул своей суковатой тростью в пачку газет на полу. Пачка рассыпалась.

- Это мне нравится! Я разношу панику! Он собирается удирать, а я разношу панику!

- Я никуда не собираюсь. Горком партии и редакция поручили мне ликвидировать кое-какие дела и архив, я и ликвидирую. Вот и все мои сборы!

Марк Осипович наклонился вместе со стулом вперёд и спросил с равнодушным видом:

- Нет, в самом деле, Закемовский, ты остаешься?

Закемовский метнул в печь ворох бумаг, потом обернулся, взял со стола газету и кинул её на колени гостю:

- На, почитай.

Марк Осипович прислонил трость к животу и раскрыл газету. Это была «Архангельская правда» - первая и единственная большевистская газета в Северном крае. Всего три недели назад вышел первый её номер, а нынче она сообщала читателям: «Товарищи, наша газета выходит в последний раз. Международные враги нападают на Архангельск с целью задавить пролетарскую революцию. Коммунистическая партия уходит в подполье…»

Здесь же было напечатано и обращение горкома партии большевиков, призывавшее членов своей организации с уходом партии в подполье «быть стойкими на своих постах и продолжать революционное дело».

Марк Осипович прочел обращение до конца и отложил газету в сторону.

- Продолжать… - сказал он, снимая синий суконный картуз и поглаживая лысину. - Продолжать и быть стойкими…

Он замолчал и тяжело вздохнул, потом присел на корточки и спросил, заглядывая Закемовскому в глаза:

- Слушай, а ты не думаешь, что это опасно? А?

- Что опасно? - нахмурился Закемовский.

- Ну, вот это. Остаться в городе.