Александр Амфитеатров - Зверь из бездны. Том I. Книга 1. Династия при смерти

Так вот от него-то я и разузнал кое-что и передаю вам дело, как слышал. Дело достоверное, дело ясное, как день, — и дай Бог за него моему человечку такое же здоровье, богатство и успех!

II. Се уже Феб нам сиял кратчайшими днями.

Роги гордыни во тьме сонная нощь возращала,

Цинтия царствий своих уже расширяла победы,

Чудище злое Зима губила приятные блага

Осени щедрой, и — зря, как дряхлеет на лозах

Вакх, — виноградарь снимал запоздалые, редкие гроздья.

Думаю, что вы лучше поймете меня, если я просто скажу: стоял октябрь месяц, день — канун кануна октябрьских ид. Часа не смогу определить вам в точности. Скорее два философа сойдутся во взглядах, чем двое часов во времени. Во всяком случае дело было между шестым и седьмым часом. Ну, вот какая проза! [недоволен читатель, Бери пример] с поэтов: не довольствуясь восходом и закатом солнца, уж как они надрываются, чтобы воспеть также и полдень, — так неужели ты-то пропустишь так просто этот час, да еще такой удачный?

Феб в колеснице уже соделал пути половину

И, повернувши к ночи, ослаблял, в усталости, возжи,

Нам с косогора небес умеренный свет ниспуская.

III. Пришло Клавдию время испустить дух свой, но дух никак не мог найти выхода. Тогда Меркурий, всегдашний поклонник его талантов, отводит в сторонку одну из трех парк и говорит ей:

— Злокачественная ты женщина! Что тебе за радость мучить этого горемыку? Ну, право же, не стоит так долго пытать его. Ведь вот уже шестьдесят четвертый год, как он вот этак-то барахтается, ни жив, ни мертв. Ну, что ты имеешь против него? Порадуй астрологов: дай им хоть однажды сказать правду. Ведь, с тех пор, как он стал государем, они хоронят его каждый год, каждый месяц. Правду сказать, оно и неудивительно, если они путают:[как им знать час его, когда у него] нет данных для гороскопа? Ведь никто же никогда не почитал [это чудище] человеком, родившимся, [как все добрые люди]. Делай же свое дело! Соверши должное свершиться!

Полно! рази! в опустелом дворце

пусть достойнейший правит!

— Ах, батюшки, — отвечала на то Клото, — а я было хотела чуточку позадержать в нем жизнь, чтобы он успел пожаловать в римские граждане ту остатнюю крошечку перегринов, которые какими-то судьбами еще гражданства не получили. Ведь это же и была задача Клавдия — одеть в тоги всех греков, галлов, испанцев, британцев. Ну, — так как, действительно, надо же оставить несколько перегринов хоть на племя, да и твое желание — мне приказ, — то уж будь по-твоему!

И вот открывает она ларчик и вынимает из него три веретена: одно — Авгурина, другое — Бабы, третье — Клавдия.

— Вот, — сказала она, — три [ближайшие кандидаты в мертвецы]: я уморю их на протяжении одного года и в короткие промежутки, [нарочно] затем, чтобы не отпустить Клавдия [тот свет] без свиты. Потому что как-то неловко, знаешь, вдруг [взять, да и] оставить одним- одинешенька человека, который привык видеть, целыми тысячами, позади себя — свиту, впереди себя — стражу, кругом уличные толпы. Ну, и собутыльники [ему нужны же: думаю, что] эти будут — как раз по вкусу.

Так рекла.

И, пряжу смотав с ужасного взору

Веретена, порвала времена жизни царско-дурацкой,

Парка ж Лахеза, главу, как на праздник украсив,

Вздев на чело и власы свои лавр Пиэрийский,

Ловкой рукой начинает сучить из белейшей шерсти

Снегоподобную нить. Но, покорен искусной работе,

Быстро меняется цвет, и на пряжу дивуются сестры.

Бедная, грубая шерсть обратилась в металл драгоценный,

Веком сплывают златым с кудели прекрасные нити,

Нету конца им, — сучат парки счастливую пряжу,

Полные руки напряли и рады: приятна работа.

Труд сам собою кипит: кружась без всяких усилий,

Веретено удлиняет нежнейшие нити:

Вещие век перепряли Тифона и Нестора годы!

Тут же и Феб; он им песней ворожит, и счастье пророчит:

То он, веселый, в кифару ударит, то пряжу направит.

Песня вниманье живит и время труда сокращает.

Так, в чарованьи восторженном брата кифары и песен,

Парки запрялись: уже человеческой жизни пределы

Славная нить превзошла. Но Феб: — Не ленитесь, о, парки!

Дайте ему пережить все сроки смертного века.

Пусть на меня будет он и лицом, и изяществом сходен,

Пением, голосом также не хуже. Усталому миру

Эру блаженства он даст и уста законам развяжет.

Как Люцифер, затмевающий робкие звезды;

Или как Геспер встанет на снова звездное небо;

Или как Солнце, когда, ночь одолевши, Аврора

Алая день приглашает к рассвету — и Солнце вселенной

Вдруг улыбнется лучом, колесницу из тьмы воздымая:

Вот каков Цезарь у нас! Вот как увидит Нерона

Рим: от чела его — тихие теплые светы,

Кудри сбегают до плеч: [как прекрасен он в их ореоле!]

Так сказал Аполлон. А Лахеза, которой и самой было любо порадеть этакому красавчику, [в точности] выполнила заказ, да, как принялась прясть щедрой рукой, так еще и от себя прибавила Нерону многие лета. А для Клавдия, по общему решению, остается одно: устроить веселые похороны.

Χαιρονταξ, ευφημουνταξ εϰπεμπειν δομων (волоки его из дома веселее, в добрый час!)

И вот тут бульбулькнула его душенька [как пузырь дождевой], и на том перестал он надувать публику, будто был когда- нибудь жив. Он умер в то время, как актеры играли перед ним комическую пьесу. Недаром я боюсь актеров: вот вам пример, [как опасны эти люди]. Последним словом его к человечеству был сначала трубный звук из той части тела, которой он всегда был красноречивее, [чем устами], а затем горестный вопль: «Батюшки! никак я весь обо...ся?» Уж не знаю, точно ли ему удалось так себя обработать; [в государстве-то] он, конечно, давно все за...

V. Что затем произошло на земле, излишне рассказывать: сами отлично знаете, да и напрасный труд спасать от забвения то, что общественный восторг прочно запечатлел в памяти сердец. Никто не забывает о днях своего счастья. А вот послушайте-ка, что было на небе. В достоверности рассказа, вы помните, у меня есть свидетель.

Вот — доложили Юпитеру, что пришел кто-то длинный, изрядно седой, не весть на что ворчит — должно быть, грозится, потому что, не переставая, [как болванчик], трясет головой, — и пребезобразно загребает правой ногой.

Спросили мы его: да вы кто — какой народности? Отвечает каким-то нелепым бормотанием, голос предикий, невозможно понять, что за язык такой. Однако ясно — ни он грек, ни он римлянин, ни человек, из какой другой национальности до сих пор известной.