Джалол Икрами - Дочь огня

— Еще бы, Оллоёр-би единственную дочь замуж выдает, — сказала старуха. — Он может себе все позволить. Но что за радость выдавать дочь за человека, уже дважды женатого?

— Говорят, дочь сама захотела, — отвечал водонос.

— Чем это ее так обворожил Гани-джан-байбача, что она сама захотела? Да меня хоть озолоти, я бы свою дочь ему не отдала.

— Говорят, невеста — очень смелая девушка и за словом в карман не полезет. Она заявила, что хорошо выйти замуж за того, у кого уже есть две жены, по крайней мере, говорит, не скучно будет, есть с кем ссориться и ругаться.

— Разве что так! — сказала старуха и взглянула на Фирузу. Усталая девушка спала, положив голову на подушку рядом с бабушкой. Старуха шепотом сказала:

— Ну что ж, Ахмед-джан, иди и ты спать, поздно уж.

Водонос попрощался со старухой, вышел со двора и опустил за собой деревянную задвижку на воротах.

Утром Фируза проснулась поздно, солнце уж давно взошло. Сначала она обрадовалась: значит, бабушка выздоровела, встала и возится уже сама по хозяйству. Но вдруг ей стало страшно: а может быть, бабушка вышла и на дворе ей стало плохо, она упала и лежит? Почему ее не слышно, почему она не напевает, как обычно, не бормочет что-то себе под нос?

Фируза вышла во двор и позвала бабушку. Ни звука. Заглянула в кухоньку, в сарай — нигде нет, выглянула на улицу. Подумала немножко и толкнулась в калитку к соседям — во двор ткача Гуломали. Тут она увидела старуху. Дилором сидела на айване и разговаривала с соседкой. Она встретила внучку улыбкой:

— Что, проснулась и не нашла меня? Куда девалась — на небо улетела или сквозь землю провалилась? Нет, ягненочек, я еще жива и готова тебе служить. А пока ты спала, зашла соседей навестить.

Фируза поздоровалась с женой ткача и спросила, где дочка Зулейха, ее подруга.

— Подружка твоя пошла проведать отца в мастерскую. Вот уже три дня, как отец не приходит домой.

Фируза удивилась. Дилором встала.

— Ничего, не беспокойтесь — наверное, у него много работы перед праздником. Хозяину нужно больше товару, вот он и заставляет мастеров работать днем и ночью, не отпускает домой.

— Пусть бы так, но хоть бы зашел разок — сказал, мы бы и не беспокоились.

— Ну вот Зулейха побежала к нему, она все узнает, — промолвила Дилором и пошла к себе. У калиточки она оглянулась: — Вернется Зулейха — сообщите, что с отцом.

Старуха велела Фирузе заварить чай, и они сели завтракать. Потом Дилором сказала внучке, чтобы та шла в школу и не беспокоилась о ней, нынче она отдохнет хорошенько и завтра будет совсем здорова.

Фируза не хотела уходить. Бабушка настояла, девочка собрала книги, накинула паранджу и вышла из дому.

Старуха Дилором убрала посуду и только собиралась подмести комнату, как пришла Зулейха. Она сказала, что отец ее жив-здоров, только ему приходится работать. Дилором была права: по случаю наступающего праздника Курбан-бай потребовал много шелка от своих ткачей.

Зулейха отобрала у нее веник, подмела комнату и двор, собрала сор в уголок и ушла. Дилором помолилась, собралась прилечь, как кто-то постучал в ворота. Вошли две женщины, одна из них несла на голове поднос с угощением. Недоумевая, старуха поднялась навстречу незнакомым посетительницам. Они сняли паранджи и приветствовали хозяйку. Вошли в комнату, поставили поднос на пол и расцеловались с Дилором. Она сложила их паранджи в нишу и пригласила женщин сесть. Одна из них оказалась сестрой Бако-джана, лощителя тканей из квартала Бобониез, другая — известная в округе сваха, устроившая уже немало свадеб. Видно, они собрались идти сватать кого-то и зашли посоветоваться. Гостьи уселись и промолвили, как полагается:

— Где мы прошли, пусть беда не пройдет, пусть за нами праздник придет и да сбудутся все наши желания. Аминь!

После обычных расспросов о здоровье Дилором заглянула к соседям, позвала Зулейху и попросила ее поставить самовар.

— Моя Фируза ушла в школу, — извинилась она. — Когда внучки нет, мне помогает ее подружка.

— Фируза-джан уже, верно, совсем взрослая стала? - спросила сестра Бако-джана.

— Еще бы! — отвечала за старуху сваха. — Я как-то видела ее, когда она шла в школу, — взрослая девушка, кровь с молоком. Дай ей бог долгой жизни и благополучия, пусть она будет счастлива, и вам дожить до исполнения ваших желаний!

Дилором произнесла «Аминь!», теперь она поняла, что целью их прихода была Фируза. На всякий случай сказала:

— Вы, милая, кого-нибудь другого приняли за Фирузу. Моя внучка еще совсем ребенок: и ростом мала, и худовата.

— Ну, зачем вы так говорите? — возразила сваха. — Мы пришли сватать Фирузу, раз пришло ее время!

Старуха улыбнулась и, помедлив, сказала:

— Слава богу! Дождалась и я этого дня, и ко мне пришли сваты. Пришли сваты к моей единственной, к зенице ока моего, и я дожила до этого дня. Но кто же этот отважный человек, что не испугался людских насмешек и осуждения, решил посвататься к внучке Дилором-каниз, к девушке низкого происхождения?

— Не говорите так, моя дорогая! — воскликнула сваха. Вы, хоть и невольница, да стоите больше иных хозяек!

Кто может с вами сравниться? Ни один праздник не обходится без вас в наших краях. И женщины и мужчины вас уважают, слушаются вас, все называют вас: дорогая! И ваша внучка всем на радость растет, проворная, ловкая, да и красавица стала, кто ее ни видит, всяк влюбляется.

— Мой брат Бако-джан, — вступила в разговор другая женщина, — Бако-джан, мой брат, влюбился в нее так пылко, словно у него не одно сердце, а сто сердец! Если, говорит, не исполнится мое желание, мне и жить на свете неохота! Ну, я ему сказала: потерпи немного, вот мы с тетушкой сходим сегодня к бабушке Дилором, попытаем счастья, послушаем, что скажет нам эта опытная, бывалая женщина, неужели она выпроводит нас с отказом и тебя обидит так, что тебе свет немил станет?

Хозяйка сидела, теребя соломинку из циновки, и молчала, раздумывая. А гостьи говорили и говорили, наперебой хвалили Фирузу, хвалили старуху, весь их род, превозносили жениха Бако-джана, его дом, лавку, его поля и сады, его молодое сердце. Они говорили, что Бако-джан еще не стар, сорок пять лет — самый хороший возраст для мужчины, почти молодость. У него, правда, уже есть жена, но она тихая и смирная, совсем бессловесное существо, и две дочки — они уже выросли, не нынче-завтра выйдут замуж и покинут дом отца. А если Фируза родит сына, ну тогда уж она будет полной хозяйкой в доме, все будет в ее распоряжении.

А Дилором все думала, что ей сказать этим людям, у которых не было ни стыда, ни совести. Они ведь считали, что если человек прожил почти всю жизнь свою — семьдесят два года из девяноста — среди рабов и бедняков, то он не разбирается в людях, поверит всему, что скажут, польстится на богатство и отдаст им свою единственную радость. Но они забыли, что Дилором-каниз сама устраивала той по случаю рождения Бако-джана, что она знает его с детских лет — что это за человек и что проделывал он в своей жизни. Старуха Дилором хорошо знает, почему так тиха и бессловесна его бедная жена: не один раз прикладывала она ей тряпки с целебной мазью на раны, нанесенные кулаками и нагайкой Бако-джана. А сколько пришлось старухе Дилором слышать жалоб на жестокость и жадность Бако-джана от его работников! Ведь люди привыкли делиться с ней своим горем…