Ванда Василевская - Том 4. Песнь над водами. Часть III. Реки горят

Где же это было? Что это было? Да, красные тюльпаны в Казахстане, красные огоньки тюльпанов в зеленой степи — горящий в зареве Тянь-Шань, кровавое солнце над равниной… Нет, нет, это же не то — красное пламя отражается в воде, это — Одер, новая граница Польши… «Вот где суждено мне было погибнуть, — думает Марцысь. — На отвоеванной кровью древней польской границе, на реке, где свершается справедливость…»

Поблескивают волны, шумит вода. «Словно озеро в Ольшинах», — мерещится Стефеку. Долгий путь пришлось ему пройти из Ольшин на восток, вглубь великой страны, чтобы с оружием в руках вернуться на родину и дойти сюда, до самого Одера. «Только дойду ли, дойду ли я?»

«Замыкается круг, — думает Забельский, — от того страшного сентября, когда отчаяние слепило глаза и голова пылала безумием, — до нынешнего дня. И если уж умирать, то пусть это будет именно здесь, над Одером, когда выполнена вся твоя задача, когда кровью зачеркнуты все пустые и черные дни твоей жизни».

Шумит, неудержимо несется, катит мощные волны к польскому морю река Одер.

Уже не мучит жажда, не чувствуется боль в раненой руке, в перебитых ногах, в простреленном легком. Только бы проползти эти несколько метров, дойти до самой воды.

Когда умолкнут выстрелы, когда придут сюда мирные люди и когда здесь, где теперь высятся стволы разбитых орудий, зазеленеют хлеба, зацветут яблони, зазвенит своя, родная девичья песня, — пусть тогда скажут о них, что они отдали жизнь на новой польской границе.

Вот она! Совсем рядом, у самого лица. В черном дыму. В сверканье красных огней, в свете этого рыжего зарева, все шире охватывающего небо. Бодрящей свежестью веет река в их лица.

Из тьмы веков плывет, катит свои волны древняя река славян, река дремучих лесов, пчелиных колод, пшеницы, посеянной на лесных полянах, река, сотни раз обагрявшаяся кровью, сотни раз наполнявшаяся слезами, — древняя славянская река.

— Орла, орла… — шепчет окровавленными губами Марцысь. Стефек снимает с шапки орла, с трудом разрывая прикрепляющие его зеленоватые нитки, полуистлевшие от дождей. Серебряный ширококрылый орел с древней гробницы Пястов — эмблема новой Польши!

— Сейчас, сейчас!

Они без слов понимают друг друга, но руки не слушаются, кружится голова, — нет сил еще приподняться, чтобы прикрепить орла к расколотому дереву винтовки Забельского. Пальцы их дрожат, винтовка выскальзывает из рук. Никто из них уже не думает о том, чтобы утолить жажду, о том, чтобы выпить хоть глоток этой воды, хотя еще минуту назад они готовы были отдать все на свете за одну каплю. Лишь бы успеть водрузить этого орла.

Наконец-то! Маленький серебряный значок прикреплен. Теперь надо только вкопать винтовку в землю. Но руки все слабеют, а земля жестка, суха, неуступчива…

— Что это вы, ребята? — спрашивает по-русски невероятный своей обыденностью голос.

Они повернулись к нему. Из-под шапки с красной звездой смотрят утомленные серые глаза. В светлых волосах застыли сгустки крови, свежая кровь сочится по щеке.

Забельский неясно бормочет что-то. Кровь то и дело набегает ему в рот и мешает говорить.

Но тот понимает с одного взгляда.

— А ну давайте!

И, обливаясь кровью, они — три солдата польской армии и советский солдат — водружают на берегу темной от дыма, кровавой от зарева пожаров реки новый пограничный столб. Маленький серебристый орел на расколотой в бою винтовке.

Лишь теперь они склоняются к воде, и долго плещут себе в лицо эту прохладную, ласковую воду, и видят отражающиеся в ней клубы дыма и отблеск серебристого орла — пограничного столба над Одером. Над всем, над всем — над свистом простреленных легких, над острой болью в мертвой повисшей руке — сверкает серебристыми перьями белый орел. Не того, маленького, снятого с солдатской шапки, видят они. Нет — белого орла, свободным, победным лётом поднимающегося к небу.

Глухой рев отдаляется. Утихает гул орудий. На запад, на запад идут полки. И откуда-то издали, где ничего не видно за свалкой боя, доносится песня.

— Наши, наши поют… — шепчет Марцысь.

И сразу же звучным хором в нее вливается другая — русская песня.

Весь в черном дыму сражения, плавно несет свои волны Одер. Сверкает серебряный орел на пограничном столбе. Гремят над водой две песни.

— Держитесь, держитесь, ребята, вон уже идут санитары, — говорит советский солдат.

Где-то поблизости слышатся голоса. Это помощь, перевязка, отдых и, может быть, — жизнь.

Но не об этом они сейчас думают. Сейчас эти приближающиеся голоса не могут отвлечь их внимания от другого. От Польши, окупленной кровью, отвоеванной с оружием в руках, от новой границы родной страны. И потому уже не доходят до ушей слова поспешно бегущих людей.

Превыше всего сияние серебряных крыльев орла.

Нет, это не тот маленький орел, снятый с солдатской фуражки. Это — белый свободный орел, взмывающий вверх победным, радостным летом.

И это не расколотая винтовка, воткнутая в землю, — это символ и знак, знак новой польской границы.

Несется гремящая, могучая, величественная песня. Славянская песня над Одером — впервые за сотни лет.

В зареве пожаров огнем и кровью течет к морю река Одер.

Польский военный гимн на слова Марии Конопницкой.

«Людовцы» — крестьянская партия, руководство которого в довоенной Польше было захвачено представителями кулачества. «ОНР» — польская фашистская группировка. (Прим. перев.)

«Народове силы збройне» — польская фашистская организация, связанная с гестапо и одновременно с лондонским эмигрантским правительством. (Прим. перев.)