Владимир Фромер - Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга первая

Значит, так: вывод израильских войск из Ливана задерживается из-за разногласий между министром обороны Моше Аренсом и его предшественником Ариэлем Шароном. Министры высказывают свои соображения по этому поводу. Министр иностранных дел докладывает о визите президента Либерии и о последних новостях из Вашингтона. Остается обсудить экономические проблемы.

Но тут Бегин нарушает молчание.

— Господа, — говорит он и поднимается. — Позвольте мне сделать личное заявление.

Голос Бегина спокоен, но министры шестым чувством понимают, что сейчас произойдет нечто ужасное, может быть, непоправимое.

Бегин продолжает:

— Мне бы очень хотелось, чтобы вы меня поняли и простили. Коллеги и друзья, я специально пришел сегодня сюда, чтобы сообщить вам о своем решении уйти из политической жизни.

Сдавленный стон пронесся по залу, и Бегин, предупреждая спонтанный взрыв протеста, возвышает голос:

— Друзья мои, поймите меня. Я больше не в силах нести это бремя.

Начинается столпотворение. Члены кабинета окружают Бегина. Они просят, требуют, умоляют, предупреждают. Давид Леви петушком наскакивает на Бегина, ловит его за руку.

— Господин премьер-министр! — кричит он. — Пройдись по городам и поселениям. Загляни даже в социалистические киббуцы. Всюду любят тебя. Не оставляй нас. Тебя чтит весь Израиль. Ты его надежда.

Ицхака Шамира душат слезы. В его прерывающемся голосе чувствуется подлинное отчаяние.

— Г-н премьер министр, — говорит он, — здесь собрались люди, готовые жизнь отдать за тебя. Они шли за тобой в огонь и в воду. Это с ними ты прошел славный и трудный путь. Откажись от своего намерения ради них…

Но Бегин непреклонен. Эпоха, продолжавшаяся сорок лет, кончилась.

Сорок лет Бегин был доминирующей личностью сначала в подполье, потом в своей партии, в государстве, в кнессете, в правительстве. Он обладал непререкаемым авторитетом. В своем движении он был первым и единственным. Бен-Гуриону и не снилось такое преклонение в Рабочей партии, каким Бегин пользовался в Херуте. Ни Бен-Гурион, ни Бегин не позаботились о наследниках. Но если у Бен-Гуриона были соратники, то Бегин был обречен на одинокое стояние. И от крупности. И потому что индивидуальные качества вождя сказывались на окружении.

Лишь последователи были у него. На некоторых из них Бегин задерживал задумчивый взгляд. Выделял их, относился к ним с благожелательной и тиранической снисходительностью. Так скульптор взирает на мраморную глыбу, скрывающую прекрасную статую, которую еще предстоит извлечь. Но вот этого-то и не удавалось. И тогда Бегин безжалостно разбивал мрамор и выбрасывал обломки.

Такая судьба постигала каждого потенциального лидера, могущего со временем заменить бессменного капитана. Ари Жаботинский [19] Жаботинский 3еев (Владимир, 1880–1940) — мыслитель, публицист, писатель. Основатель, вождь и идеолог ревизионистского течения в сионизме. Предвидел катастрофу европейского еврейства. Объединил в своем учении одухотворенный национализм с просвещенным либерализмом. Умер 4 августа 1940 г. в лагере Бетара вблизи Нью-Йорка на руках своих учеников. Согласно завещанию Жаботинского, прах его мог быть перевезен в Эрец-Исраэль лишь по решению правительства Еврейского государства, в скором создании которого он не сомневался. Но Бен-Гурион противился подобной церемонии, считая, что она приведет к канонизации давнего идеологического противника. Лишь в 1964 г., по решению правительства Леви Эшколя, останки Жаботинского и его жены Иоанны (1884–1949) были перевезены в Израиль и похоронены на горе Герцля в Иерусалиме, рядом с могилой основоположника политического сионизма. Речь идет о сыне Зеева Жаботинского — Ари Жаботинском (1910–1969), математике и политическом деятеле (прим. верстальщика). , Эзер Вейцман, Шмуэль Тамир, — этот список можно и продолжить.

Уходя, Бегин знал, что его наследником станет или Давид Леви, или Ицхак Шамир. Он все же дал понять, что предпочитает Шамира. Но это был выбор между Сциллой и Харибдой.

6 июня 1977 года. Резиденция президента. «Я поручаю формирование правительства члену кнессета Менахему Бегину», — объявил президент государства Эфраим Кацир. Бегин поблагодарил президента и, галантно склонившись, поцеловал руку г-же Кацир.

О его джентльменстве рассказывали легенды. Даже в несусветную жару он являлся в кнессет в элегантном костюме и в галстуке.

В день, когда кнессет распускался на летние каникулы и избранники нации с жеребячьим топотом спешили к своим машинам, лишь Бегин не торопился. Он шел поблагодарить персонал буфета за услуги, которыми пользовался в течение парламентской сессии. Одна из официанток вспоминает: «Когда он наклонялся, чтобы поцеловать мне руку, я чувствовала себя королевой».

И в этот счастливый для него день, пришедший после тридцатилетнего ожидания, Бегин не собирался менять своих привычек.

— Домой, — сказал он водителю, устало откидываясь назад на сиденье автомобиля. Машина остановилась в центре Тель-Авива, у старого дома с когда-то белыми, но давно уже пожелтевшими, как зубы заядлого курильщика, стенами. Здесь, в небольшой двухкомнатной квартире, почти 30 лет прожил Бегин с семьей: женой Ализой, сыном и дочерью. Ализа встретила мужа на улице. Не одна, к сожалению. Вокруг толпились журналисты. Сверкали блицы фотокамер. Бегин едва успевал отвечать на вопросы. Этот триумфальный день оказался крайне утомительным. Бегин устал. Но разве мог он отправить ни с чем людей, собравшихся здесь ради него?

Ализа, улучив момент, сказала заботливо:

— Ты ведь еще не завтракал.

Бегин секунду смотрел на нее, словно не понимая, о чем речь. Потом спросил, указывая театральным жестом на двух своих телохранителей:

— А для них ты приготовила завтрак?

Ализа молча кивнула. Один из журналистов, не симпатизировавший, по-видимому, ни Бегину, ни его партии, громко произнес:

— Показуха.

Бегин, пропустив вперед телохранителей, вошел в дом.

Это не показуха. Подобное отношение к людям у Бегина в крови. Он усвоил его в раннем детстве, в доме своего отца в Брест-Литовске.

В интервью, опубликованном вскоре после прихода к власти в журнале «Бамахане», Бегин рассказал: «Всем лучшим, что есть во мне, я обязан отцу и матери. Родился и вырос я в Брест-Литовске. Отец Зеэв-Дов Бегин был секретарем местной еврейской общины. Зарплата у отца была мизерная, семья остро нуждалась, и мы, дети, помогали родителям, как могли. Ни я, ни брат Герцль, ни сестра Рахель не гнушались любой работой.

Жили мы в антисемитском окружении, и гонений на нас было немало. Но чем сильнее теснила евреев ненависть, тем теплее и сердечней становилась их домашняя жизнь. Душой нашего очага была, конечно, мать Хася. Тонкая, деликатная, обладавшая врожденной интеллигентностью, она каждый вечер читала нам прелестные сказки. Мать всю душу отдавала детям.