Владимир Голяховский - Чаша страдания

— Может, вам помочь?

— Нет, нет, спасибо, я сама, только не спеша.

Он сказал, что его зовут Константин, и Лиля заметила, что одет он был в красивый финский лыжный костюм, каких не было у других, и лыжи у него были свои, финские, фирмы Karhu, с невиданными еще в Союзе новыми жесткими креплениями ботинок. Когда углубились в лес, он пошел по лыжне быстро, но оглядывался и, если видел, что Лиля отстала, возвращался и шел следом за ней. Они почти не разговаривали, только восклицали: «Как красиво!», «Как здорово!», реагируя на красоту природы. Он казался ей слишком взрослым, и она даже удивлялась, почему он уделяет ей столько внимания. Шедшие впереди пели хором «Бесаме мучо» и другие песни, они эхом раздавалась по лесу, слышались шутки, смех, звучал громкий голос Лени: «А у нас чем не Солнечная долина? Здоровско!»

Разгоряченные прогулкой и мужским вниманием, девушки ввалились в свою комнату, бросили сушить на горячую батарею влажные спортивные брюки, свитера и носки, приняли душ, постирали белье и развесили сушиться на спинках кресел и стульев. В этот момент в дверь постучали.

— Лилька, убери скорей все тряпки в ванную. Кто там?

Это был директор Алмазов.

— Извините, я зашел сказать приятную новость: вечером вместо кино будет концерт Клавдии Шульженко. Мы только что повесили объявление, может, вы не видели?

— Самой Шульженко? Вы не шутите?

— Да, самой Шульженко. Я давно приглашал ее, и сегодня она наконец согласилась петь у нас.

Эстрадная певица Клавдия Шульженко была самой популярной с тридцатых годов звездой. Голос у нее был приятный и чистый, но популярность она завоевала не столько голосом, сколько своей интерпретацией и особым искусством экспрессии в подбираемом ею репертуаре песен и романсов. По радио и на эстраде преобладал проверенный цензурой репертуар, пели в основном то, что любил слушать Сталин. Это были песни, возвеличивающие его самого, были любимые им народные песни, чаще всего в исполнении хора имени Пятницкого. Конечно, пели популярные арии из опер и оперетт, классические романсы, но любовь в них была какая-то бесплотная. Шульженко чуть ли не единственной позволялось петь романсы о любовных страстях и переживаниях, и она делала это эмоционально и тонко, фразировкой и интонацией она умела передавать оттенки чувственности. Ее песни любили все — и молодые, и старые. Ее можно было слышать по радио, можно было покупать ее пластинки, но попасть на ее концерты было нелегко, а тем более иметь возможность видеть и слышать ее так близко. Поэтому вечером в кинозале собрались не только отдыхающие, но и сотрудники дома отдыха, даже с семьями.

Эффектно выйдя на сцену вместе с аккомпаниатором, она подождала, пока смолкнут аплодисменты, попросила тишины и сказала:

— Я посвящаю этот вечер Анне Андреевне Ахматовой, — и глубоко поклонилась статной седой женщине, сидевшей в первом ряду. Та встала, и зал устроил ей овацию еще более бурную, чем при встрече певицы. Когда овация стихла, Шульженко сказала Ахматовой:

— Анна Андреевна, вы гордость нашего народа, наша самая великая поэтесса. Поверьте, я была очень занята, но, когда директор сказал, что вы отдыхаете здесь и хотели бы меня послушать, я бросила все и с радостью приехала петь для вас. Я буду петь все, что вы захотите.

Лиля обожала стихи Ахматовой и, когда увидала ее, в экстазе ткнула Римму локтем:

— Это Ахматова, это же сама Ахматова!

Невозможно себе представить более трагической жизни, чем выпала великой русской поэтессе Ахматовой. Она стала знаменита рано, еще задолго до революции. В молодости она полюбила офицера царской армии и известного уже тогда поэта Николая Гумилева и вышла за него замуж.

У них родился сын. Казалось, что ее жизненный путь будет усыпан цветами. Но получилось все наоборот. С Гумилевым они разошлись, а вскоре после революции большевики его расстреляли. Она вышла замуж за профессора-востоковеда, его тоже арестовали. Потом арестовали ее юного сына и начались гонения на нее саму. Ее не печатали. Во время войны она бедствовала и голодала в эвакуации в Ташкенте. Многих ее друзей-поэтов тоже арестовали, некоторых расстреляли. В 1943 году ее исключили из Союза писателей и постановлением Центрального комитета партии запретили к печати ее книги. Она влачила почти нищенское существование, но продолжала писать. Ее знаменитая поэма «Реквием» воплотила в себе всю трагедию эпохи. Стихи ходили по рукам в самиздате, переписанные от руки и перепечатанные на машинке. Их выучивали наизусть, над ними задумывались и плакали:

Со смертью Сталина власть постепенно оставила Ахматову в покое, но стихи ее еще долго не печатали, они ходили по рукам в старых изданиях или в копиях самиздата.

И вот, когда Шульженко спросила, что она хочет послушать, Ахматова сказала:

— Спойте «Синий платочек».

Это была самая популярная песня времен войны. Наверное, не было ни одного человека в стране, кто не напевал бы ее с интонацией Шульженко:

Под шум аплодисментов Римма шепнула директору Алмазову, сидевшему между ней и Лилей:

— Так это вы устроили этот вечер? Какой вы молодец!

Он придвинулся вплотную и зашептал девушке на ухо, щекоча губами:

— Я страстный поклонник Ахматовой, и ваш тоже. Но про вас я еще только надеюсь узнать, а про Ахматову знаю многое. Ведь это как будто про нее написал Лермонтов: «Что без страданий жизнь поэта, и что без бури океан?» Ее все и везде третируют и унижают, я пригласил ее отдыхать к нам на свой страх и риск — авось не выгонят с работы. И потом я спросил ее: «Анна Андреевна, чего бы вы хотели во время отдыха у нас?» Она сказала: «Хотела бы послушать Шульженко, это можно?» Певица сначала ломалась и запросила жуткую цену, но, когда узнала, что это по желанию Ахматовой, сразу согласилась. И вот, как видите, она здесь. Вы считаете, что я правильно сделал?

— Вы настоящий принц из моей сказки, — шепнула ему Римма и подвинулась ближе.

Аплодисменты стихли, и Ахматова попросила певицу:

— Спойте про руки, я очень люблю этот романс…

Шульженко поклонилась и запела: