Владимир Голяховский - Чаша страдания

За Шиндлером медленно двигалась его машина. С риском быть избитым или попасть в карцер Зика кинулся вперед — открыть дверцу машины. Он низко склонился перед Шиндлером и украдкой улыбнулся такой дружелюбной улыбкой, какой умел улыбаться только он:

— Господин Шиндлер, люди мне рассказали про вас. Спасибо вам от всех евреев мира. Они вас не забудут.

Шиндлер улыбнулся ему, тоже дружественно, и подмигнул. Машина укатила вслед за составом со спасенными.

Комендант лагеря заметил эту услужливость Зики и велел наказать его за приближение к Шиндлеру. Зику в тот же день перевели работать в крематории филиала Освенцима Бжезинки, в самый активный лагерь уничтожения. Там еще горели четыре из пяти лагерных крематориев и работа была тяжелей.

Лагерь Бжезинка был главным «центром смерти» Освенцима и Зика сразу понял: работа для «зондеркоммандо» в нем будет буквально на убой. Но извне доходили глухие сведения, что с востока приближаются русские войска, а с запада — американские. И по охране было видно, что они все больше чем-то озабочены: то они становились злее собак, то, наоборот, переставали обращать на заключенных внимание. Зика быстро понял, что они опасались будущего. Эх, если бы ему удалось выжить в этот последний период войны…

Судьба свела Зику с двумя польскими евреями, Залманом Градовским и Иосифом Дережинским, такими же членами «зондеркоммандо», пока еще выносливыми здоровяками, каким был и он сам. Присмотревшись к нему, оба завели с ним разговор:

— У нас у всех никаких иллюзий относительно нашего будущего нет — нам всем погибать здесь. Когда мы увидели пролетавшие вдали американские бомбардировщики, мы обрадовались, мы надеялись хотя бы на то, что они станут бомбить лагерь. Пусть бы мы погибли от американских бомб, но знали бы, что лагерь будет разрушен. Но они пролетели мимо, не сбросив ни одной бомбы. Тогда мы окончательно поняли, что наша доля — быть убитыми немцами. Но мы не хотим так просто подставить им свои головы. Теперь слушай: в прошлом году сформировалась группа сопротивления, которая помогла некоторым сбежать из лагеря. Было всего семьсот попыток к бегству, удалось сбежать только тремстам заключенным. Но эсэсовцы ввели правило: если сбегал какой-нибудь узник, то они убивали всех заключенных из его блока. Поэтому мы не собираемся организовать побег, мы хотим организовать восстание. Восстание, понимаешь?! У нас есть немного оружия, нам удалось спрятать его. Хочешь участвовать?

Зика лихорадочно думал: воевать с гестаповцами в их лагере равносильно самоубийству; его собственная задача — выжить во что бы то ни стало: он обещал это себе и своей невесте Лене. Выжить… Но не в натуре смелого и решительного Зики было пятиться назад и показывать свою слабость. Он думал.

Градовский и Дережинский смотрели на него и ждали ответа. Потом Градовский протянул ему листок бумаги:

— Смотри, что я написал, это наше завещание. Я зарою его в пепле, и когда-нибудь кто-нибудь это найдет и прочтет.

Некоторые из заключенных обязательно хотели оставить после себя записанные ими горькие и жуткие впечатления о лагерном существовании, они тайком клали записки в ямы с пеплом от трупов. Зика взял исписанный мелким почерком листок и прочитал послание на идиш: «Дорогой следопыт, ищите везде. На каждом клочке площади. Лежат там (закопаны) десятки моих и других документов, которые прольют свет на все, что здесь происходило и случилось. Также зубов здесь много закопано. Это мы, рабочие команды, нарочно рассыпали, сколько только можно было по площади, чтобы мир нашел живые следы миллионов убитых. Мы сами не надеемся дожить до момента свободы. Несмотря на хорошие известия, которые прорываются к нам, мы видим, что мир дает варварам возможность без оглядки уничтожать, а в конце концов и вырвать с корнем остатки еврейского народа. Получается, что союзные государства, несущие мир, как будто довольны нашей страшной участью. Перед нашими глазами погибают теперь десятки тысяч евреев из Венгрии, Чехии и Словакии. Евреи эти, наверное, могли бы достигнуть свободы. Где только к варварам ни приближается опасность, и они понимают, что должны будут уйти, там они забирают остатки евреев и привозят их в Биркенау-Освенцим или Штутгоф около Данцига.

Мы, „зондеркоммандо“, уже давно хотели покончить с нашей страшной работой, совершаемой под страхом смерти. Мы хотели сделать большое дело. Но люди из лагеря, часть евреев, русских и поляков, всеми силами удерживали нас и принудили отложить срок восстания. День близок — может быть, это случится сегодня или завтра. Я пишу эти строки в момент величайшей опасности. Пусть будущее произнесет над нами приговор на основании моих записок, и пусть мир видит в них каплю, минимум того страшного трагического света смерти, в котором мы жили» [27] Это подлинный текст письма Залмана Градовского, один из восьми «схронов», которые узники прятали в земле и которые были найдены на территории Освенцима после войны. .

Зика прочитал, закрыл глаза рукой. Градовский и Дережинский смотрели на него и ждали ответа. Потом сказали:

— Зика, нам все равно здесь не выжить. Скоро всю нашу команду запихнут в газовые камеры, как делали со всеми другими. Подумай, Зика, не лучше ли нам умереть с боем?

Он подумал: они правы. Не мог он, не мог предать своих, не мог отделиться от них в такой решительный момент.

— Я пойду с вами.

В лагере служили шесть тысяч солдат и офицеров СС. Каждодневной работы по уничтожению сотен и тысяч заключенных у них было много. Но после работы они любили собираться, выпивать, веселиться и заниматься любовью с сотрудницами-немками. Их жизнь проходила совсем не плохо.

Лейтенант СС Карл Хекер прибыл на место назначения в лагерь уничтожения Освенцим-Биркенау 21 июня 1944 года и приступил к исполнению обязанностей адъютанта у коменданта лагеря, полковника Рихарда Баера. Как раз на другой день в лагерь прибыл состав с 750 евреями из Венгрии, из них для работы отобрали 21 мужчину и 12 женщин, остальных, включая детей, немедленно отправили на смерть в газовые камеры. Отравление в камерах работало безотказно, но в то лето из Венгрии прибывало так много евреев, что крематории сломались от перегрузки, поэтому тела сжигали прямо в открытых ямах, которые заключенные рыли рядом.

Хекер был искусным фотографом-любителем и делал много снимков из жизни комендатуры лагеря. Вот они собрались большой толпой — офицеры и солдаты, расстегнули мундиры и что-то весело поют под аккомпанемент аккордеониста. На другом снимке офицеры и девушки — секретарши и машинистки, укрыв ноги пледами, развалились в шезлонгах и наслаждаются теплом солнца под окнами одного из бараков. На третьем снимке они, возбужденные и радостные, стоят на деревянном мосту, с ними аккордеонист, все веселятся и пританцовывают. Еще на одном снимке те же девушки, в белых блузках с короткими рукавами, сидят на перилах моста и едят из чашек ягоды. И дом коменданта тоже был на фотографиях. Дом стоит близко к баракам, перед ним раскинулся небольшой сад, а сразу за садом — крематорий с двумя печами. На фотографии жена коменданта, полковника СС Рихарда Баера, красиво одетая и элегантно причесанная, с двумя сыновьями-подростками, окапывает грядки с клубникой. Фоном для них служат дымящиеся трубы крематория. Так и кажется, что едкий дым сжигаемых тел должен чувствоваться в саду почти постоянно, но фрау Баер и ее сыновья привыкли к нему и не обращали внимания.