Валентин Пикуль - Крейсера. Ступай и не греши. Звезды над болотом

— Ну?

— Когда ты на мне женишься? — спросила Ольга Палем.

— Глупенькая! — расхохотался Довнар. — Вот уж не ожидал такого наивного вопроса… Неужели сама не знаешь, что студентам жениться запрещено. На то мы и студенты, чтобы не связывать себя кастрюлями и пеленками…

Ольга Палем проверила: Довнар говорил правду.

Значит, ей суждено ждать и ждать, когда возлюбленный обретет диплом, и тогда она станет… знать бы — кем? Или женою учителя гимназии, или женою врача.

Ничего, она терпеливая — дождется светлого часа!

Между тем в эти же дни Довнар отыскал своего старого приятеля гимназических лет — Стефана Матеранского.

— Ты же знаешь, — взволнованно рассказывал он ему, — что до сих пор я тратился на женщин в доме Фанни Эдельгейм, что было весьма разорительно для моего кармана. Но теперь, ты не поверишь, я встретил пылкую, очень интересную женщину. Конечно, — глумливо хвастал Довнар, — она изображала недотрогу, умоляла пощадить ее невинность, но не на такого напала… Я свое с нее взял! Здорово, верно?

— Здорово, — согласился Матеранский. — Влюблен?

— Что ты! — отрицал Довнар с возмущением. — Стану ли я заниматься подобной лирикой? Но главное, что в этой женщине меня привлекает, так это ее полное бескорыстие…

Стефан Матеранский плотоядно потер руки.

— Это не женщина, а клад, — позавидовал он другу.

— Сущий клад! — подтвердил Довнар.

— Дай рубль… на пропитание.

— А когда вернешь?

— Ну как-нибудь, Сашка, мы же друзья… Кстати, может, ты меня познакомишь со своей «штучкой»?

— Заходи… Будем ты, я, можно позвать и поручика Шелейко. Живет она над нами, это очень удобно! Заодно убедитесь, что влюблена в меня, словно кошка. Ну что там эта Зойка Ермолина у Фанни Эдельгейм, которая в самый патетический момент продолжает жевать ириски! Зато у меня любовница — сущий Везувий, извергающий огненную лаву, именно так и погибла Помпея.

— Не погибни ты сам. Как дела-то твои?

Вопрос Матеранского был Довнару неприятен:

— С математикой плохо. Сам не ожидал, что я такой бестолковый. Думаю, надо податься в Петербург.

— Значит, и «штучку» свою прихватишь?

— Зачем? В столице и без нее много всяких и невсяких…

Довнар принадлежал к той породе людей, которые свою копейку на благо ближнего не пожертвуют. Человек далеко не бедный, он свои деньжата нежно холил, как нищий торбу, и даже молодость, которой присуща безалаберность, когда хочется сорить деньгами, удивляя людей своей щедростью, даже эта легкомысленная пора жизни не отразилась на его кошельке.

Был серый и будний день, когда Довнар навестил Ольгу Палем — мрачный, поникший, озлобленный.

— В чем дело? — любовно встревожилась она.

— Стыдно говорить, — сознался Довнар, — но моих скромных познаний в математике хватило для того, чтобы уличить свою мамочку в подтасовке учета процентов. Поверь, мне это очень неприятно, но я проверил все биржевые бюллетени, выяснив, что она играла со мной на понижениях денежного курса. В результате мамулечка, словно прожженный биржевой делец, вписала в свой актив четыреста рублей, а я имел их в своем пассиве. Каково?

— Ужасно, — согласилась Ольга Палем.

— Конечно, я не глупец, чтобы прощать такое, — обозлился Довнар, — и после хорошего скандала я заставил мамочку вернуть мне эти деньги. Тут и слезы, тут и упреки… ах!

Ольга Палем задумалась, а задумалась она потому, что Вася-Вася Кандинский, какой бы он ни был, требовал только расписки в получении денег, но он даже не проверял ее расходов, и ей было дико, что родная мать способна обманывать сына.

— Извини, — сказала она, — я совсем не желала бы залезать в твой кошелек, но все-таки, как твоя будущая жена, хотела бы знать, каким состоянием ты располагаешь?

Спросила и тут же раскаялась в своем вопросе. Было видно, что Довнару совсем не хотелось посвящать ее в свои финансовые таинства. С явной неохотой, гримасничая, он признался, что держит в банке пятнадцать тысяч — под проценты.

— Это моя личная доля от наследства отца. С процентов я могу жить как рантье. А мамочка дает деньги под закладные, беря с должников по девять процентов годовых…

Женщина рассмеялась, а Довнар даже обиделся:

— Не понимаю, что тут смешного? Это ведь жизнь… Се ля ви, как говорят французы, лучше нас, диких славян, понимающие, как надобно жить и наслаждаться.

— Прости. Но мне твои рассуждения показались такими странными. Наверное, я большая невежда, если никак не пойму, что из денег можно делать еще деньги… Разве не так?

— Так, мой ангел. Только кретины, имеющие один рубль, не подозревают, что из рубля можно сделать полтора и не быть при этом вором. Моя мамочка имеет по тысяче рублей в год с одних лишь процентов. Чем плохо? Оставим эту тему. Нас обещали навестить мои лучшие друзья. Пошли Дуньку до лавки, чтобы купила хотя бы две бутылки вина… подешевле!

Гости явились. Поручик Шелейко наклюкался очень быстро и все пытался рассказать анекдот, конец которого он не мог вспомнить, и это было самое смешное в его анекдоте. Стефан же Матеранский, тоже студент, пока офицер трепался с Ольгою, выманил Довнара на лестницу — для разговора без свидетелей.

— Слушай, — сказал он, — неужели ты веришь в эти сказки, будто она татарская княжна, а мать родила ее от генерала Попова? Посмотри на нее как следует… в профиль.

— А что? — мигом протрезвел Довнар, пугаясь.

— Да ведь твоя Ольга Васильевна да еще Попова — типичная жидовня, и это никак не украсит твоего светлого будущего.

Довнар жарко вспыхнул, оправдываясь:

— Не собираюсь же я на ней жениться, черт тебя побери!

— Ты не собираешься быть ее мужем, зато она уже наладилась быть твоею женой, — точно определил Матеранский, ехидно посмеиваясь. — Тебе эта «штучка» дорого обойдется. Так что ты напрасно трепался мне об ее бескорыстии…

Довнар склонился над пролетом лестницы.

— Да пусть болтает, что ей взбредет в голову, — отвечал он. — В конце концов, у нее хватает ума, чтобы не беременеть. А так… женщина удобная, ходить далеко не надо, она всегда под рукой, где оставил, там и найдешь… Я же говорил тебе, что она ни гроша не стоит! Ее этот Кандинский до сих пор содержит. Согласись, что вариант превосходный: старый дурак ее содержит, а молодой умник спит с нею.

Матеранский швырнул папиросу в кошачий угол:

— Смотри сам, мое дело предупредить, чтобы ты потом не рвал волос и не вопил: «Ах, я несчастный…»

Зима прошла в удовольствиях. Довнар счел возможным даже представиться Кандинскому, чтобы тот лично удостоверился в его «благородстве», и роман молодых людей развивался по всем правилам хорошего тона, лишь единожды омраченный «семейным» скандалом. Это случилось на городском катке, где Довнар повстречал свою кузину Зиночку Круссер, которая строила ему глазки, за что сразу и получила по морде от Ольги Палем.