Валентин Костылев - Иван Грозный. Том II. Книга 2. Море (части 2-3). Книга 3. Невская твердыня

— Слушаю, великий государь, слушаю.

— Отныне сей молодец будет в моей дворцовой страже.

Снова опустился на колени Игнатий и поблагодарил царя за его милости к нему.

Иван Васильевич невольно воскликнул, глядя на удалявшегося Игнатия:

— Экий дородный да пригожий детина!

После ухода князя Мстиславского с Игнатием царь разложил на столе принесенный ему свиток и принялся внимательно рассматривать его. Перед ним предстали во всей наготе замыслы королевских вельмож о новом походе, вкупе с крымским ханом, на Россию.

Тому, что польские паны думают о новом походе на Русь, он не удивился, ведь и сам он спит и видит, чтобы снова двинуться на короля и отнять у него Ливонию. Его удивило желание панов примириться с татарским ханом, вечным врагом христиан.

«Выгода выше Бога!» — улыбнулся царь.

Феоктиста Ивановна подошла к воротам, чтобы посмотреть, хорошо ли они заперты. С некоторых пор у нее появилась какая-то боязнь чужих людей и всяких посланцев из приказов и других пришельцев.

Страх и печаль ходили за ней по пятам. Никита уж сговорился с игуменьей, чтобы Анну отдать в монастырь. После того и она, Феоктиста, примирилась с этим, ибо не хватало уже у нее сил отговаривать от этого дочь.

Но только Феоктиста захотела потрогать запоры на воротах, как на воле раздался знакомый голос. Она вздрогнула, холодок пробежал по ее телу.

— Кто там? — крикнула она.

— Отворите, это я — Игнатий!

Ничего не понимая, она заторопилась в дом к мужу. Вышел Никита Годунов.

— Ты ли это, Игнатий? — крикнул он.

— Батюшка, Никита Васильевич, как есть я, Игнатий, — донесся с воли голос Хвостова. — Пусти меня! Не опасайся.

— Как тебя пустить-то?! — растерянно произнес Никита.

— С государевым и милостивым словом к тебе!

— Коли так, входи, — обрадованно вздохнул Никита.

Ворота открылись, и вошел нарядно одетый Игнатий.

Облобызались.

— Государь велел передать: он не гневается на тебя, но рад, что имеет таких слуг, как ты, — весело произнес Хвостов.

— Слава тебе, Господи! — широко, с чувством перекрестился Никита. — Ну, идем ко мне в хоромы. Идем, дорогой гостьюшка… Рассказывай!

Феоктиста бегом побежала в дом. Она сказала Анне о том, что вернулся Игнатий. Анна сначала взглянула на нее испуганными, недоверчивыми глазами.

— Бог милостив, доченька моя милая, вернулся, — со слезами на глазах повторила мать.

Анна вскочила с постели, побежала на крыльцо.

Ей навстречу шли отец и Хвостов.

— Любуйся… Вот он! — сказал Никита Годунов. — Смотри!

Анна, забыв про отца, про мать, про все на свете, бросилась Игнатию на шею и горько разрыдалась. Он горячо поцеловал ее, тихо проговорив:

— Милая! Как тосковал я!.. Эх, если бы ты знала!

Феоктиста Ивановна засуетилась, чтобы достойно отпраздновать неожиданное великое счастье.

— Сказывай еще раз, что сказал государь? — со слезами в глазах спросил Никита.

— Государь батюшка сказал, что он не гневается на тебя, но рад, что имеет таких слуг, как ты!

Никита снова обнял Игнатия, счастливый похвалой царя.

— А меня государь взял к себе в дворцовую стражу. Телохранителем буду у него.

— Дай еще раз облобызаю тебя и за это!

Анна не спускала глаз с Игнатия.

Никита заметил это и, указав на нее Игнатию, сказал весело:

— Гляди, как она смотрит на тебя! Глаза-то какие!

Анна не смутилась. Слишком глубоко ее горе было в отсутствие Хвостова, и теперь она считала себя свободною в выражении своих чувств. Отец был рад, что она ожила, повеселела.

— Ну, что теперь сказать матушке игуменье? — шутливо спросил Никита дочь. — Пойдешь ли в монастырь?

— Что ты, батюшка, Бог с тобой! Ни за что не пойду.

Никита Васильевич громко рассмеялся.

А когда все уселись за стол, Никита Годунов стал рассказывать о своих невзгодах: о том, как ему и его семье пришлось пострадать за него, за Игнатия.

— Едва руки на себя я не наложил… — тяжело вздохнув, закончил он свой рассказ. — А теперь рассказывай о себе ты.

Феоктиста Ивановна, наблюдая тайком за дочерью, собрала ужин. Никита Васильевич налил всем браги.

Выпили за здоровье государя.

Отдохнув, Игнатий стал рассказывать о себе.

И мать и дочь, слушая его, проливали обильные слезы. И только когда рассказ дошел до беседы с царем, все снова повеселели.

Был тихий, осенний вечер. Стемнело. В окно влетали ночные бабочки на огоньки свечей. Глаза Анны блестели счастьем. Игнатий старался сдерживать свой восторг, скрывать до поры до времени свои чувства к любимой девушке.

В глазах отца и матери светилась радость, и то, о чем все они думали в это время, каждый пока держал при себе.

В селе Гринвич, на правом берегу Темзы, во дворце, состоялся совет министров английской королевы с московским послом Писемским.

Богатая, роскошно обставленная палата в королевском замке была полна знатными сановниками Елизаветы и торговыми людьми из «Московской компании».

Начался разговор с заявления Писемского королевиным министрам, что московский государь, великий князь Иван Васильевич считает польского короля, союзника папы и цесаря, — с которыми ее величество королева Англии в недружбе, — своим врагом, врагом России.

Писемский говорил стоя, высокий, важный, освещенный солнечным лучом, пробившимся в палату сверху сквозь узкие цветные окна. Голос его звучал твердо, громко, убеждающе. Он приводил доказательства крепкой связи короля Стефана с римским папою и германским императором.

Королевины сановники диву давались бойкости и находчивости в словах русского посла. Удивленно перешептывались они между собою. При всей осторожности и недоверчивости Писемский был настойчив и неуступчив в своих требованиях.

В глубокой тишине, царившей в палате, он говорил, что царь Иван Васильевич, жалуя у себя англичан, как своих людей, намерен торжественным договором утвердить дружбу с королевой Елизаветою. Царь хочет иметь с ней «одних приятелей и одних неприятелей», «вместе воевать и вместе мириться». Королева может ему содействовать если не деньгами, то оружием, а если не оружием, то деньгами. Царю нужны: наряд огнестрельный, доспехи и другие воинские снаряды.

Английские вельможи смущенно переглядывались между собою.

— …Нам нужны, — продолжал Писемский, — сера, нефть, медь, олово, свинец и все, что полезно в военное время.

Выслушав до конца речь московского посла, англичане повели оживленную беседу между собой.

Писемский, усевшись в кресло, с достоинством осматривал находившихся в зале.

Поднялся высокий, бритый, седой вельможа.

— Мне хочется спросить московского гостя: разве у России война с Польшей и Литвой не кончена? Римский папа хвалится примирением московского государя с королем Стефаном.