Валентин Костылев - Иван Грозный. Том II. Книга 2. Море (части 2-3). Книга 3. Невская твердыня

— Ну что же. Благо, — довольный словами Малюты, улыбнулся царь. — Говори! Слушаю тебя, Лукьяныч.

Малюта опустил голову, смущенно переминаясь с ноги на ногу и теребя пальцами бороду.

— Не хотелось бы, великий государь, того и знать, что узнали мы, да и еще хуже — не хотелось бы докладывать тебе о том.

Голос его стал тусклым, сдавленным, будто у него застряло что в горле.

Царь насторожился. Плечо его передернулось. Глаза сощурились.

Чтобы скрыть свое беспокойство, он прошелся взад и вперед по горнице, заложив руки за спину.

— Ты, как вижу я, — медленно произнес он с натянутой усмешкой, — думаешь, будто я немощная женщина… пуглив… слезлив… Увы, Гриша… — качая головой, остановился он против Малюты, — приучили меня с детства ожидать одно худое… Хорошего мало видел я, тому свидетель сам Господь, — приучили, приучили… изверги. Однако говори. Не страшись напугать меня…

Иван Васильевич явно волновался, и слова его никак не согласовались с выражением лица. Малюта уже начал раскаиваться — зачем пришел; подождать бы еще, да и не лучше ли было бы царице о том доложить царю? Но она не хочет. Боится. Все боятся. Никто не решается…

— Ну, что там? Эй, голова, чего же ты?! — нетерпеливо крикнул царь, тяжело опустившись в кресло.

Малюта вздохнул всею грудью:

— Государь! Бог да сохранит тебя, да покарает изменников.

— Кто еще? — вскочив с кресла, дрожащими губами прошептал царь, страшно тараща глаза.

— Курбский…

— Что-о-о?! — крикнул Иван Васильевич чужим, тонким голосом.

— Князь Андрей Курбский с товарищами… Ускакали в Литву.

Царь сел, откинулся на спинку кресла: «Душно!»

С силою разодрал он ворот у кафтана и рубахи. На губах выступила пена. Лицо стало безобразным, посинело.

— Прочь! — прохрипел он. — Уйди. Сатана. Убью!

Малюта испуганно бросился к дверям.

— Стой! — раздалось позади него. — Не говори никому… Молчи. Казню… Прочь!.. Го. спо. ди!.. Что же это?! Дьяволы!!!

Плывут корабли.

Загадочное, бескрайное море.

На носу головного корабля «Иван Воин», в своем кресле на капитанском помосте, сидит Керстен Роде в кожаном пышном жупане. Бархатная шапка. Сабля. Глаза устремлены в ясное небо. Он шепчет молитву: «Хвала и благодарение Творцу Всемогущему, что вдохнул он в человека любовь, сообщил ему дар познания и умение во всем окружающем видеть жизнь, красоту и свободу». С недавних пор у Керстена появилась мирная склонность к созерцанию, к философскому размышлению.

И в самом деле, кругом все необычайно прекрасно: синее небо, украшенные зеленью скалистые берега, серебристое мерцание волн…

Андрей уже освоился на корабле и от всей души желал только одного: поскорее бы взяться за пушки. На земле его пушкари поработали на славу — поглядеть бы, как на море.

Погода плаванию благоприятствует, но некоторым купцам московским все равно не по себе. Они то и дело вынимают из-за пазухи взятые ими на дорогу маленькие иконки и усердно, торопливо молятся, растерянно, робким взглядом окидывая морские просторы. Путешествие это иным из них казалось божеским наказанием, которое в угоду царю следует нести со всем смирением и безропотно. Кое у кого из них пропала охота к еде: что ни съешь — мутит и рвет.

Роде и его товарищи посматривали на новичков в морском плавании с едва заметной усмешкой.

— Уж если Господь Бог рассудит мне живу остаться, часовню воздвигну на Лисьих Ямах… — оглядывая с унылым видом морские просторы, проговорил почтенный гость Иван Тимофеев.

— Полно, Иван Иваныч! Плавал я на оных ковчегах… Жив остался… Не всем же тонуть, кому ни то и торговлю вести надо… — усмехнулся Степан Твердиков. — Да и с незапамятных времен наш брат, русский гость, плавал по морям… Ничего. Бог милостив. Не страшись. А мне так по душе это море.

— А вдруг — хвать — и утонешь! — сострил Юрий Грек, играя лукавыми черными глазами. «Греком» его прозвали за «черномазость», а был он самым коренным ярославцем.

— Как сказать? Зарекаться бы не след. Верно. Но и моря бояться грешно… Без риска и торговли не бывает. Коли Господу Богу угодно будет и государю, так погибнем с честью, все вместе, и опасаться того не след… — глубокомысленно проговорил Твердиков, поднявшись с груды каната, и набожно перекрестился.

— Правильно, дядя Степан! Что тут?! Вон погляди на пушкарей да на стрельцов — веселые, бедовые и будто не в чужие края, а к себе в деревню плывут, — сказал один из купцов, дремавший дотоле у основания бизань-мачты [5] Задняя мачта. .

— Зазноба будто вон у того, у старшего пушкаря, у Андрея, на Печатном дворе осталась, — улыбнулся Юрий Грек. — Вчерась он мне сам сказывал.

— Што же из того! У него зазноба — у меня старуха… Бабы — они и есть бабы, — с досадой в голосе проговорил Федор Погорелов. — А все ж я Студеное море николи не променяю на Западное. Крепости, могучества здесь того нетути. Простор не тот. Воздуху мало…

— Какого ж тебе воздуха? — удивленно спросил Тимофеев. — Токмо воздух и есть: вода и воздух, и боле ничего… Глядеть-то не на што… Пусто! То ли дело на земле — всего насмотришься, всего наслушаешься. Да и прибыльнее.

Андрей Чохов, подойдя к купцам, громко рассмеялся.

— Глянь-ка, Иван Иванович, — сказал он. — Полюбуйся.

Все оглянулись, куда показывал рукой пушкарь.

— Гляди… паруса-то… гляди…

Позади «Ивана Воина», один от другого поодаль, на расстоянии трех-четырех ширин судна, величественно шли остальные московские корабли с распущенными в три яруса парусами. Впереди, по боевому обычаю, были самые сильные, хорошо вооруженные суда.

Долго любовались купцы красавцами кораблями. Но вот ветер стал крепчать. Керстен Роде приказал убрать паруса с грот-мачты. Оставил паруса только на передней фок-мачте. Легли на бейдевинд [6] Курс корабля, составляющий с направлением ветра угол менее 90 градусов. Здесь — на юго-запад .

Особенно выделялась своею ярко-голубою окраскою, с золотыми узорами на бортах, «Держава».

Купцы поднялись, с любопытством следя за тем, как матросы, лазая по мачтам, свертывают паруса.

— Вот на том корабле теперича сидит Мишка Бобер… Меду, стервец, што везет. Страх! И где тока набрал? Не люблю я его — завистлив, злобен, — проговорил ни с того ни с сего Трифон Коробейников.

— Нешто меду на Руси мало? — вставил свое слово подошедший к купцам Андрей Чохов. — Чего завидовать?

— Всего на Руси много… Токмо сиднем сидим мы у себя на дому и оттого прибытка не имеем. Пожалуй, сиди на печи да гложи кирпичи. Товар лицом надо казать, — сказал кто-то из купцов.

— Ну, брат, не говори. Мы вот Ледовый окиян у себя объехали. Наш товар везде известен. Нас не укоряй! — покраснев от обиды, воскликнул Погорелов. — Живем не бедно. Дай Бог вам так жить. Погляди на Строгановых… Блаженствуют… Иноземцы с поклоном к ним ездят… будто к князьям. Наши холодные края могут согреть своим богатством всю Русь. Мы не сидим на месте. Што нам окиян — не боимся мы его.