Валентин Костылев - Иван Грозный. Том II. Книга 2. Море (части 2-3). Книга 3. Невская твердыня

Обратившись лицом на восток, Иван Васильевич помолился…

По дороге к своему шатру он спугнул вылетевшую из кустарников птицу. Тяжело шлепая крыльями, она огласила протяжным, тоскливым визгом ночную тишь.

Царь вздрогнул, остановился: «Сова. Вещая птица! К добру ли?»

Мрачное чувство сомнений вдруг овладело им, но он постарался подавить его. Взглянув на тысячи шатров и шалашей, растянувшихся грозным станом на равнине, он снова приободрился, быстро подошел к шатру. Опричная стража, отдавая честь царю, опустила наконечники копий.

Постельничий помог царю умыться, раздеться.

— Меча не тронь… Оставь около меня… — тихо проговорил Иван Васильевич, помолившись Богу и укладываясь спать.

Вдруг он вскочил с постели, стал прислушиваться.

Около шатра кто-то спорил со стражею.

— Погляди, кто там? — приказал он.

— Князь Владимир Андреевич, — вернувшись, доложил постельничий.

— Вели пустить… А сам выйди. Не гаси огня.

В шатер вошел князь Владимир. Помолился и земно поклонился царю.

— Садись, княже… Что скажешь, друг? Аль тебе не спится?

— Не спится, государь… — понурив голову, едва слышно ответил Владимир Андреевич.

— Дивуюсь я, брат, с чего бы тебе сон терять? Аль беда какая, аль совесть нечиста? Будто и беды у тебя нет, и совесть будто твоя чиста… Не так ли? — сказал царь, зевая и потягиваясь. — Да и забот у тебя тех нет, что у меня.

Ответом ему было молчание.

Царь ждал. При свете огонька, потрескивавшего в плошке, видно было, как передергивается его лицо от волненья, блестят глаза. Заметив это, Владимир Андреевич, заикаясь, сказал что-то невнятное.

— Владимир! Ты похож на отравленного… Будто яда хлебнул… Видел я таких… Они давятся собственной слюной… — Царь рассмеялся.

— Государь, — набравшись сил, заговорил князь Владимир. — Коли уж пришел я, так тому и быть… Стало быть, так Богу угодно… Боязно мне, да што делать?

— Теперь я узнаю тебя… Подлинно ты: и робкий, и нерешителен, и что-то сделать либо молвить хочешь, и язык у тебя не поворачивается… Вот если все мои бояре были бы такими, как же царю в ту пору править?

Вдруг Владимир Андреевич стал на колени и заплакал.

— Полно! — всполошился Иван Васильевич. — Иль приключилась беда какая? Не будь бабой. Говори смело! Ведь ты мой брат.

— Беда не приключилась, батюшка государь, Бог не допустил… Я не допущу! — вдруг во весь голос завопил князь. — Не вели казнить, вели миловать.

— Вставай! Негоже князю, да еще государеву брату, пластаться передо мной… Вставай!

Владимир Андреевич поднялся, отдуваясь, провел рукой по голове, как бы вспоминая что-то.

— Ну! — нетерпеливо толкнул его рукой царь.

Князь Владимир вынул из-за пазухи бумагу и подал ее Ивану Васильевичу.

— Прими, государь… Список… самолично взял я его у Ивана Петровича Челяднина-Федорова.

Царь удивленно посмотрел на князя.

— Боярин мог бы и сам… Хватит ему там нежиться… Война!

Владимир Андреевич всхлипнул, проговорив сквозь слезы:

— Государь… Заговор против тебя. Вернись!.. В Москву вернись. Не ходи с войском!

Иван Васильевич быстро вскочил с постели, дрожащей рукой ухватившись за меч. Охрипшим голосом переспросил он:

— Заговор? Брат!.. Скажи… кто? Кто еще?

— Гляди в список, государь, гляди… Холопы твои… Успокойся, сядь, государь… Буде не веришь — поклянусь!

— Ох, душно… Господи!.. Время ли теперь?! Родимый!.. Рассказывай… Садись, садись, садись… Владимир, садись рядом, около меня… Говори. Возьми список… Погань здесь… Погань… Проклятье!.. Чуяло сердце царицы!

— Государь… молю тебя… успокойся.

— Да, да, да! Царю нельзя… Мы в походе!.. Читай, кто?

— Челяднин Ванька… Пимен новгородский… Микита Фуников… Мишка Репнин… Ростовский Семка…

Царь вырвал список у князя Владимира и, указав на дверь, сказал:

— Уходи, оставь меня одного! — Но, когда князь повернулся, чтобы уйти, он вдруг окликнул: — Куда ты? Стой! Поведай, что задумали неверные псы?

Владимир Андреевич, бледный, трясущийся от страха, рассказал царю о том, что бояре и воеводы, чьи имена в списке, изменным обычаем задумали, когда войско зайдет в глубь Ливонии, выдать его, царя, польско-литовскому королю Сигизмунду Августу. В войске у них есть скрытые государевы враги воровского рода, кои и самой жизни государевой могут учинить погибель.

Отпустив князя, Иван Васильевич склонился к огню и стал читать список. Лоб его покрылся холодным потом; грудь тяжело дышала; руки дрожали; строки списка прыгали. Поймав то или иное боярское имя, царь вонзал в него раскаленные стрелы гневных, горевших огнем ненависти глаз. Среди мрака ночи, среди желтой мути душевного хаоса вдруг начинало выплывать льстивое бородатое лицо то одного, то другого боярина… В ушах начинали звучать сладкие, льстивые речи… В них — страстные заверения, клятвы в верноподданнических чувствах… в том, что великое благо — сложить голову свою за царя и его род… И вот ныне… Да! Это они же, все тут! Может ли это быть? Не поклеп ли какой? Не происки ли Сигизмундовых воров, бежавших за рубеж изменников? Бывало и это… Позорили они жестоко честных людей.

— Господи, да минует мя чаша сия! — прошептал Иван Васильевич, сползая с постели на пол и положив глубокий поклон перед иконою Спаса Нерукотворного.

Утром царь Иван велел отслужить молебен в присутствии бояр и начальных людей дворянского звания, а после того собрал ратный совет на лесной поляне, вблизи своего шатра.

Никому и в голову не могло прийти, что царь всю ночь не спал, страдав от великой обиды, ведя борьбу со страхами и предчувствиями.

— Враги наши, — сказал государь, — растут многолюдством и добреют ратной силой и многими заморскими выдумками. Их зависть, коварство и лютость обволакивают нас. Почитай, дня нет, чтобы кто-нибудь и где-нибудь не тешил себя думою о нападении на святую Русь. Земля наша велика, но еще больше врагов округ наших рубежей. Не они ли прилагают усердие отторгнуть и наши извечные вотчины и города в Лифляндской, названной ими, земле? Оное многие из вас забыли, как будто и не в нашем царстве они живут. Забыли они, что не причуда государя, а воля всенародства — продолжать войну с Литвой и немцами… Вспомните же прошлогодний собор… И теперь как нам не устыдиться, ежели мы не пойдем стеною на врага? Слушайте же! Дела моего царства требуют, чтоб вернулся я в Москву — стольный град, там ждут моего прибытия митрополит и ближние бояре, а о том, какие то дела, одному Богу да государю то ведомо. Войско оставляю я на совесть и доблесть своих славных воевод. А начало над всеми возлагаю на боярина Ивана Федоровича Мстиславского и князя Владимира Андреевича… Господь поможет вам!.. Москва будет молиться о вас!