Ион Деген - Рассказы и стихи [публикации 2013 – 2017 годов]

Гавриэль никогда не рассказывал об Освенциме, о невероятном побеге, о чуде спасения, о партизанском отряде, воспоминания о котором даже сейчас переполняли его гордостью. Конечно, только случаем можно объяснить, что он после долгих опаснейших скитаний чудом наткнулся именно на этот партизанский отряд. Командиром оказался еврей, опытный и смелый офицер Красной армии. Отряд был интернациональным. На равных в нем воевали украинцы, русские, поляки, словаки, мадьяры и даже два немца.

Разведкой в отряде командовал до сумасшествия храбрый еврей. В совершенстве владея немецким, французским и румынским языками, он обычно работал под немецкого майора инженерных войск. Гавриэль воевал непосредственно под его началом и вскоре стал правой рукой командира.

За смерть родителей он кое-что с немцев взыскал. Сколько пассажирских поездов с офицерами и солдатами, сколько воинских эшелонов они взорвали!

О Даниэле он ничего не знал ни тогда, ни сейчас. Все многочисленные попытки получить какие-нибудь сведения о любимом младшем брате заканчивались ничем.

Ронен как-то, еще будучи ребенком, спросил у него, зачем деду нужны цифры на предплечье. Гавриэль впервые нарушил правило не уходить от вопросов ребенка. В тот день он чуть было не согласился с предложением зятя, отца Ронена, отличного пластического хирурга, убрать это рабское тавро.

И вот сейчас он рассказал Ронену о гетто в Будапеште, об Освенциме, о партизанском отряде, о том, что обязан посетить места кошмаров своей юности, что это долг перед уничтоженными. Бабушка, как известно Ронену, не очень крепка, чтобы сопровождать его в такой поездке. У детей свои планы на отпуск. А Ронен сейчас свободен. Если ему это в тягость, придется поехать одному. Ронен согласился не раздумывая.

Похоже, за эти три недели внук повзрослел больше, чем за три года службы в армии. Во всяком случае, о поездке, которую Гавриэль считал авантюрой, речь больше не заходила.

У калитки остановилось такси. Гавриэль выключил мотор косилки. С интересом и недоумением он наблюдал за тем, как таксист под присмотром молодого джентльмена открыл багажник и стал извлекать чемоданы.

И вдруг из автомобиля появился... Господи Всемогущий! Да ведь в этом не может быть сомнений! Даниэль!

- Даниэль!!! - Он выскочил из калитки и схватил в объятия Даниэля.

Господи! Он ведь так любил своего братика, этого ребенка, так любил! Они замерли, обнявшись, молча, только плечи вздрагивали конвульсивно.

Стэнли, лишенный эмоций Стэнли, смахнул слезу. Он унаследовал от отца надежную веру в неразрывную цепь причинно-следственных связей, в которой каждое звено доступно логическому анализу. И вдруг такая необъяснимая встреча. Невероятно! Какая уж тут логика и причинно-следственная связь?

Таксист выгрузил чемоданы и молча смотрел, понимая, что происходит нечто необычное. Впрочем, они ведь в Израиле. Все здесь необычное.

Первым заговорил Даниил. По-английски. Только на этом языке он мог полностью выразить себя. Гавриэль понял, и дальше общение продолжалось уже только по-английски. Добро, кроме жены и младших внуков, детей сына, все свободно владели английским языком.

За праздничным столом, накрытом на террасе, Даниил повторил для всех то, что рассказал Гавриэлю - посещение кладбища в Братиславе и последующие за этим действия.

Ронен приехал позже всех. После взаимных представлений, в которых не было необходимости, - дед и его брат были похожи как близнецы, - Ронен полуобнял Стэнли и насмешливо спросил:

- Uncle Sam?

- Uncle Stanly , - в тон прозвучал ответ, и они оба рассмеялись. Вместе с пиджаком и галстуком Стэнли снял с себя снобистское высокомерие. В этот теплый израильский вечер, в этой теплой семье, в которой он сразу почувствовал себя родным, ни в галстуке, ни в высокомерии не было необходимости.

Ронен с неприсущей ему серьезностью впитывал в себя рассказ Даниэля, находясь, казалось, и здесь и одновременно в другом измерении. Когда Даниэль закончил рассказ о полете из Вены, Ронен поднялся и скрылся в доме. Появился он на террасе минуты через две. На буйной его шевелюре красовалась бело-голубая праздничная ермолка деда.

Гавриэль внимательно посмотрел на внука. Он не спросил, но Ронен расслышал удивленный вопрос и, улыбнувшись, ответил:

- Все очень просто. У моего дорогого деда есть любимое изречение: "Не принимай воображаемое за действительное, если оно противоречит факту". Но в данном случае факту ничто не противоречит. Не так ли, Гавриэль?

Рассказ об отношениях с чекистами я не собирался начать кратким содержанием беседы с моим другом Семёном Резником. Не тем Семёном Резником, которого вы все знаете. Не с замечательным писателем, автором моих любимых книг - биографий Николая Вавилова, Мечникова, Парина. Не с тем Семёном Резником, который своей блестящей книгой «Вместе или врозь» прочно заколотил последний гвоздь в гроб с репутацией Солженицына. Общаясь с писателем Семёном Резником, к сожалению, только посредством электронной почты, темы моих отношений с чекистами не касался.

А вот с Сенькой, который был на три класса моложе меня, с Сенькой, у которого в школьные годы я был пионервожатым, с Сенькой, с которым мы оказались в одной студенческой группе в институте, с тем Семёном Резником недавно, слегка выпивая, как-то незаметно задели эту самую весьма болезненную тему.

В одной группе мы оказались, так как война своровала у меня четыре года жизни, а мальчик Сенька успел окончить школу и догнал меня. Институт он тоже окончил с отличием. Один из девятнадцати в выпуске трехсот двух врачей. Несколько профессоров хотели увидеть его своим аспирантом. Но по вполне понятной причине он оказался не аспирантом, а хирургом в заброшенном шахтёрском Снежном на Донбассе. Там практический врач в невыносимых условиях сделал кандидатскую диссертацию. Это было началом. А из Советского Союза в Израиль репатриировался заведующий кафедрой хирургии Тюменского медицинского института профессор Семён Резник.

Так вот, ушедший на пенсию с должности заведующего хирургическим отделением израильской больницы Сенька решил, что сейчас мы, наконец, можем спокойно и обстоятельно вычислить, кто в нашей студенческой группе был стукачом.

На эту почётную должность из двадцати четырёх студентов группы Семён первоначально номинировал четырёх кандидатов. Двух я отмёл сходу. Сеня не одобрил моей поспешности. И продолжал размышлять. Один из оставшихся двоих не вызывал у нас сомнения. Стукач. Безусловно, стукач. А второй? Сомнение не оставляло меня. Точки я ещё пока не поставил.

– Неужели ты допускаешь, что на такое количество студентов был только один стукач, или даже двое? – Спросил Сеня.