Раиса Иванченко - Гнев Перуна

— Как же буду молотить теперь твои снопы?

Девушка только заморгала золотистыми ресницами.

— Снопов не придётся молотить, — вместо неё ответил князь Люб. — Нынче придётся молотить аланов...

— Кто они? — удивлённо раскрыл глаза Будимир.

— Большой кочевой народ, который живёт в кибитках и доит кобылиц. На наши земли идут аланы-ясы...

Лишь сегодня утром князь Люб узнал об этом. Самая далёкая застава росичей, поставленная в степи на равном расстоянии между Росью и Тясмин-рекой, уже перехватила несколько всадников, которые выведывали дороги для всей орды. Утром, на рассвете, с заставы прибежал гонец с этой новостью.

— Купава, накорми хорошенько уличанина. Путь ещё далёкий у него...

— С тобой пойду биться, князь.

— Остуди своё сердце. Сядь, — посадил князь уличанина. Тот прижал к груди свою израненную руку.

— Но... братоненавистник Вожик! Дай немного воев, князь. Всех уличей приведу!

— Послушай, что молвлю тебе. Неси скорее ото всех нас поклон Славуте. Пусть поднимет на помощь другие племена. Наша поляница [117] Поляница — ратная сила в поле (древнерус.). русская загородит копьями степь. Но... Пока не подоспеет нам помощь — не одолеем... От тебя, сынок, будет зависеть, выжить нашим родам или костьми поле засеять. А уличи... Они и сами прибегут к нам. Им некуда ведь деваться. Так рассчитываю...

Высохшая от жгучего солнца степь стелила под копытами трёх конников сухую траву. В такую пору всадникам легче преодолевать степное безграничье. Полёгшие высокие травы не опутывали ног скакунов. Прибитые к земле ветрами и летними ливнями, они не давали копытам вгрызаться в черноземье. Но и рысью пускать лошадей нельзя. Лишь тихим шагом или галопом.

К полудню, оставив за спинами леса и нивы дулебского Побужья, всадники вступили в землю тиверцев. Второй день ехали степью, но пока что не встретили ни одного городка, ни одного селения. Даже ни одной нивы. Что же за народ, который имел громкую славу многолюдного и следов которого нигде не было?

Дядька Власт ехал впереди и всё беспокойнее оглядывался вокруг. Степь и степь. Кое-где редколесье. Пересохшие речки и ручьи. Или обрывистые глиняные упади [118] Упадь — овраг. .

Наконец на небосклоне поднялись очертания высоких курганов. Курганы всегда были вестниками близких поселений.

Власт оглянулся на двух всадников, ехавших за ним вослед. Глазами показал на небосклон. Отвязал от седла шлем. Надел на голову. Из кожаного мешка вытащил кольчугу — натянул на рубаху. То же сделал Добрин. Третий всадник не шевельнулся в седле. Это была Радка. Тревожно обвела карими очами вокруг. Вздохнула. У неё не было ратного снаряженья.

Власт поманил к себе Добрина.

— Идите вот к той упади, — плетью указал на глубокий и отвесный овраг. — Поищите воды. К посёлку поеду один. — Подтянул к седлу ременья тулы со стрелами и лук.

— Ни стада не видать, ни овечьих отар... Даже дымов нет, — отозвалась Радка.

— Нужно узнать почему, — устало произнёс Власт.

В быстрых глазах Власта Добрин заметил тревогу.

— Поезжайте. Я одна останусь. Я не боюсь! — умоляюще заглядывала Радка в лицо то Власту, то Добрину. — Вот спрячусь в этом овраге — и буду вас ожидать.

Добрин облегчённо вздохнул. Любящее сердце — понимающее...

— Только не выходи в степь. К вечеру вернёмся.

Радка спутала своего коня, пустила пастись. А сама начала спускаться по глиняным отвесам вниз...

Добрин и Власт были уже далеко...

За тремя курганами и в самом деле начинались нивы и сады. Издали, на равнине полей, они приметили земляные валы какого-то городка. Вот и он. Но снова дивились — их никто не встречал. Даже когда они подъехали к настежь раскрытым воротам городка.

Въехали в безмолвный город и убедились: люди оставили свои жилища.

Власт и Добрин повернули лошадей назад, как вдруг на дороге появилась согбенная, чёрная, как свежая пашня, старуха. Жилистые, в синих узлах руки упирались в сучковатую палку. Лица не было видно. Недуги так согнули её, что она лишь исподлобья могла смотреть на всадников.

Старуха оторвала посох от земли, помахала им. Оба со страхом в сердце подъехали ближе.

— Нету здесь людей. Ушли! — зашепелявила она.

— А ты что ж осталась, мать?

— Стерегу могилы предков. — Сказала — и утомилась. — Ох... землю свою стерегу...

Щёки её сморщенного лица дрожали как студень.

— Почему же люди ушли отсюда?

— Чёрная Степь... Катится сызнова... Чёрная смерть... Всем нам — смерть... Охо-хо... — Склонилась над посохом и виском легла на кулак, вцепившийся в конец палки.

Напоследок Власт ещё спросил:

— А далече отсюда до тиверских поселений?

— Далече. К устью Дуная пошли... Далече...

Оба тихо двинулись назад. Старуха, положив щёку на сучковатую палку, долго смотрела вослед всадникам. Они будто таяли за курганами в мареве горячего дня. Таяли, как и те долгие лета, которые остались в ней и тяжестью прошедшего пригнули её к чёрной земле предков. К той земле, которую она стерегла до последнего своего вздоха...

Тиверцы оставили земли своих отцов, на рать их не поднять уже. Скорее возвращаться домой...

Как всё женщины всех племён на свете, Радка прежде всего позаботилась, чем ей накормить мужчин. Собрала сухие ветки, кусты колючего перекати-поля, бурьянов. Кремневым огнивом высекла искру, разожгла огонь. Далее — оставленным Добрином луком и стрелами подбила несколько сытых куропаток. Они теперь шипели над огнём на вертеле. Пахучий дух дичи встретил возвратившихся всадников.

— Хорошая жена у тебя, Добрин. С голоду нигде не даст погибнуть.

Добрин счастливо улыбнулся.

— Потому и ждал пять лет.

— Это я ждала, — покраснела чернокосая дулебка. Певучим голосом извинительно протянула: — Так ведь, Добрюшко?

Добрину сладостно стало на сердце от её голоса.

— Да, ладушка моя...

— А вода здесь есть? — Дядька Власт делал вид, что не замечает их счастливых лиц.

— Вон там, под кустом ивняка родничок бьёт! — подсказывает ему Радка и бросается на склон оврага.

Добрин бежит за ней. Но не прямо, а наискось, чтобы не сорваться с обрывистого склона.

Власт, однако, первым выбрался из оврага. Оттуда послышался его удивлённый возглас:

— Тихо!

Добрин замер.

— Что там? — не выдержала Радка.

— Всадники...

— Сколько?

— Не счесть. Весь небосклон закрыли.

— Это чёрная смерть к старице идёт... — вспомнил Добрин.

— И к нам... — добавил Власт.

— А лошади? — вдруг всполошилась Радка.

— Какие?

— Наши лошади! Где они?

Добрин в ту же минуту выскочил наверх. За ним Власт. Лошади мирно щипали травку, выбирая мягкими губами более сладкие зелёные стебельки.

Торопливо стали седлать лошадей. Радка зацепилась за какую-то сухую ветку, упала. Охнула. Острая боль пронзила ей ногу и обожгла всё тело. Ступить на ногу не могла. Вскочить в седло не было мочи.