Александр Чаковский - Это было в Ленинграде. У нас уже утро

— Зачем же этот… Нырков?…

— Хотел проверить, осталось ли в тебе что-нибудь человеческое. Ну, хоть на дне на самом…

Весельчаков уронил голову на подушку.

— Слушай, отец, — начал Дмитрий, и, хотя он старался говорить спокойно, голос его всё-таки дрожал и срывался, — ведь предупреждал я тебя! Как ты мог дойти до такого?

Весельчаков поднял голову.

— Посадят меня? А? — дрожа всем телом, спросил он.

— Куда тебя сажать? — с раздражением ответил Дмитрий. — Мы тут не тюрьмы строим… Если тебя только это волнует, можешь успокоиться. Дрифтер у тебя, конечно, отберут. Нет таких рыбаков, чтобы захотели под твоим началом работать. А дальше… сумеешь жить — будешь…

Весельчаков поднялся. Голова у него горела. Он кинул быстрый взгляд на стоявшего перед ним спокойного и совершенно чужого человека.

— А может, мне туда… в море? — снова переходя на шёпот, спросил он. — Не позорить тебя?

По его красным, покрытым паутиной красных жилок щекам вдруг потекли слёзы.

— Брось, отец, — сурово сказал Дмитрий, — это дело легче лёгкого. Сумей жить. Человеком стать.

— Теперь-то? — выкрикнул Весельчаков.

— Именно теперь, — убеждённо ответил Дмитрий. — Догони людей. Они вон куда от тебя ушли…

— Силы нет…

— Найдёшь силу, если захочешь. Найдёшь, отец!

Весельчаков опустил голову. И вдруг он почувствовал, что Дмитрий прикоснулся к его плечу. Он весь съёжился от этого прикосновения. А когда поднял голову, Дмитрия уже не было в комнате.

На другой день с материка пришёл пассажирский пароход «Россия».

Против обыкновения, он не пошёл к порту, расположенному в заливе Анива, а остановился на Танакском рейде.

Это был огромный морской пароход, только что выкрашенный, заманчиво поблёскивающий зеркальными стёклами кают. Он подошёл прямо сюда ради удобства пассажиров: многие из них должны были работать на рыбопромыслах, шахтах и бумажных предприятиях западного побережья.

Какое волнение началось на рыбокомбинате! Ведь это был первый большой пассажирский пароход, пришедший с материка после зимних штормов.

Впрочем, радостное и тревожное волнение овладело людьми ещё и по другой причине: на этом пароходе могли оказаться семьи многих рыбаков. Телеграммы о выезде начали приходить уже давно. Это были телеграммы от рыбацких жён, матерей, сестёр. Женщины сообщали о скорой встрече, писали, что теперь всё зависит от того, когда им удастся достать билеты.

Рыбаки посылали деньги и телеграммы с требованием, чтобы жены и матери ехали «с шиком», в каютах «люкс» и, уж во всяком случае, не ниже первого класса. Они посылали длинные перечни того, что нужно привезти, оправдываясь тем, что соскучились по привычным русским, удобным вещам.

И вот наконец пароход пришёл. Хотя его долго и с нетерпением ждали, всё-таки казалось, что он пришёл неожиданно. И уж совсем неожиданным было то, что он пристал почти к самому комбинату. Рыбаки видели, что на палубе парохода толпятся люди. Многим казалось, что они уже различают родные лица.

Доронину некого было ждать, но волновался он не меньше остальных. Он был счастлив, что комбинат может теперь достойно принять новое трудовое пополнение, может предоставить людям хорошие, удобные жилища, поставить рыбаков на первоклассные суда, вручить им отличные орудия лова.

Но больше всех волновался, пожалуй, Нырков. К нему со дня на день должна была приехать жена. Три недели назад он получил от неё телеграмму уже из Владивостока.

Но когда пароход пришёл, Ныркова, как на грех, не оказалось на месте. Ведь путина продолжалась, дорог был каждый час, и Нырков в числе других рыбаков ещё затемно ушёл в море.

Доронин дал ему слово, что лично встретит его жену и доставит её на берег.

Впрочем, Доронин должен был встретить не только жену Ныркова. В кармане его пальто лежал целый список рыбацких жён, с указанием имён, отчеств и даже особых примет, по которым их сразу можно будет узнать.

Перед тем как сесть на катер, Доронин зашёл в столовую и ещё раз убедился в том, что к приёму гостей здесь всё готово. Он оглядел накрытые чистыми скатертями столы, аккуратно расставленные приборы, нарядные занавески на окнах и с удовлетворением отметил, что всё это — своё, русское, отечественное, напоминающее о родной земле.

Сидя на катере, Доронин смотрел, как поднимается на небосклон неяркое, но чистое весеннее солнце, как голубеет небо и серебрятся снежные верхушки сопок. Он с радостью думал о том, что и природа гостеприимно встречает новых жителей Сахалина.

Катер подходил к пароходу. Задрав голову, Доронин всматривался в людей, приникших к палубным поручням, и старался угадать, кто из них приехал именно к нему, на западный рыбокомбинат.

Поднявшись наконец на палубу, он громко и весело крикнул:

— С приездом, дорогие товарищи! Кто из вас на западный комбинат?

— С приездом, с приездом! — услышал он у себя за спиной. — Кто на шахты? Кто на первый бумкомбинат? Кто на транспорт?

Доронин обернулся и увидел людей, видимо приехавших на пароход в одно время с ним, а может быть, даже и раньше.

На мгновение он почувствовал невольную досаду, что его опередили, но досада сразу же сменилась прежним радостным подъёмом. Люди окружили встречавших. Слышались громкие ответные выкрики:

— Я на шахты! Я на транспорт! Мы на бумагу!

«Это здорово, что не нам одним пришла мысль встретить людей!» — подумал Доронин и в это время почувствовал, что кто-то теребит его за рукав пальто:

— Послушай, милый, я вот на этот самый, западный, приехала. Муж у меня здесь рыбачит.

Доронин обернулся. Перед ним стояла молодая женщина в оренбургском пуховом платке, из-под которого были видны только застенчивые глаза и маленький вздёрнутый нос.

«Ныркова!» — почему-то решил Доронин и, схватив женщину за руку, спросил:

— Вы Ныркова?

— Нет, не Ныркова, Антоновы наша фамилия… — Женщина сказала это чуть упавшим голосом, точно ей было неудобно разочаровывать Доронина.

— А-а, Антонова, Анна Степановна! — воскликнул он, мгновенно вспомнив имя, записанное на бумажке. — Наконец-то! Муж вас совсем заждался!

В его голосе звучала такая неподдельная радость, что люди вокруг довольно рассмеялись, а сама Антонова покраснела.

— Ну как он, Федор-то? — уже более уверенно спросила она.

— В порядке, в полном порядке, Анна Степановна! — весело ответил Доронин.

А его уже тормошили, закидывали вопросами. Женщины спрашивали о мужьях, мужчины — о том, далеко ли до комбината… Прошло немало времени, прежде чем Доронин вспомнил, что он так и не нашёл ещё Нырковой.

— Послушайте, друзья, — крикнул он, — а нет ли среди вас Нырковой Марии Тимофеевны?

Ему никто не ответил.