Софья Макарова - Грозная туча

— Оба уехали! — поспешила ответить словоохотливая Анна Николаевна. — Вот до вас мы сидели с Пашенькой и все поджидали их.

— Раненько поджидать стали. Чай, только теперь начались пожертвования. А мой-то Михаил Михайлович все сиднем сидит со своими больными ногами. Досадно даже смотреть на него…

— И мы не много знаем. Слышали, что было воззвание к народу, а в чем оно… тоже не знаю. Вот наши вернутся, нам все и расскажут.

— Уж вы, голубушка Анна Николаевна, позвольте мне посидеть, пока они не приедут.

— Еще бы! Очень рада!..

Долго еще пришлось болтать барыням в ожидании Роевых, пока те, наконец, прибыли.

— Ну что? Что Государь? — крикнули в один голос обе старухи, едва только появился в дверях старший Роев.

— Ну уж манифест! — ответил тот, разводя руками. — Все мы плакали, когда Растопчин читал нам его. Постойте, дайте вспомнить хоть главное из него, — сказал он, садясь и обтирая себе лоб и шею клетчатым бумажным платком, и, немного помолчав, начал цитировать слова манифеста: — «Неприятель вступил в пределы наши… он положил в уме своем разрушить славу и благоденствие России. Мы, призвав на помощь Бога, поставляем в преграду ему войска наши, кипящие мужеством и стремящиеся попрать неприятеля; но притом полагаем нужным собрать внутри государства новые силы в защиту домов, жен и детей. Да встретим в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицина, в каждом гражданине — Минина. Соединитесь все с крестом в сердце, с оружием в руках…»

Слезы помешали Роеву закончить.

— Вот так мы все плакали! — сказал он, наконец немного справившись со своей слабостью. — Прочитав манифест, Растопчин указал на залу купечества, сказав: «Оттуда посыплются миллионы, а наше дело выставить ополчение и не щадить себя». И в какой-нибудь час было поставлено, восемьдесят тысяч ратников от одного нашего московского дворянства. Каждый из нас обязался поставить десять ратников со ста душ. В это время вошел государь, и мы крикнули все в один голос: «Не пожалеем ни себя, ни детей наших для спасения отечества!». — «Иного я от вас и не мог ожидать, — сказал государь с чувством. — Вы оправдали мое о вас мнение». Из дворянской залы государь прошел в купеческую, где уже было собрано до тринадцати миллионов рублей. Когда он благодарил купцов за их рвение, с которым те жертвовали капиталом, они отвечали: «Мы готовы жертвовать тебе, отец наш, не только имуществом, но и собой!».

— Ай да купцы! — воскликнула восторженно старуха Роева. — Сами в ополчение идти собираются. Молодцы! Право, молодцы!

— И дворян немало записывается, а Николай Никитич Демидов и граф Мамонтов взялись за свой счет содержать по целому полку. И Никола наш не отстает от других — тоже записался в ополчение…

— Что? — воскликнула вне себя Анна Николаевна. — Наш Николушка записался в ополчение?..

— Что ж тут удивительного, матушка! Когда купечество идет сражаться, так неужто нам отставать?

— Никак ты, Григорий Григорьевич, на старости лет помешался! — прервала его крикливо жена. — Дозволить единственному сыну нашему записаться в полк, когда началось вторжение неприятеля. Я ни за что не допущу этого! Пусть из головы он своей выкинет эту дурь!..

— Матушка! — пробовал уговорить старуху Роев. — Не он один ведь идет! Сотни молодых почитают за счастье послужить отечеству…

— Перестань глупости говорить!.. Хорошо идти холостым. А наш-то женатый, двое малюток! Подумал ли ты об этом?.. Да я до этого ни за что не допущу. Как записался, так и выпишется!..

— Этого сделать никак нельзя, матушка! — сказал твердо, но почтительно молодой Роев. — Это не шутки какие! Если записался — так уже служи!

Тут молодая Роева, все время крепившаяся, не выдержала и, громко зарыдав, бросилась к мужу.

— Видишь, чего настряпали! — продолжала Роева надорванным хриплым голосом. — Полюбуйся! — указала она на невестку — А! Хороша!.. Молодую жену, старуху-мать, малых детей, все бросить и идти подставлять лоб под пулю окаянного француза! И чтобы я допустила это? Ни за что! Сама к графу Мамонтову пойду… к Маркову… к государю!..

— Матушка! — сказал негромко молодой Роев. — Раз я решил идти сражаться за отечество, ни вы и никто не вправе запретить мне это.

— Убил, убил меня! — закричала старуха, хватаясь за голову. — Ох, ох, ох!..

И она замертво повалилась на стул.

— Доктора! Скорее доктора! — крикнул сыну старик Роев, бросаясь за водой, меж тем как молодая Роева развязывала ленты нарядного чепца и расстегивала капот у лежавшей без чувств старухи.

— Умерла? — спросила с испугом Замшина, взяв похолодевшую руку Анны Николаевны.

— Что это вы, Анфиса Федоровна! Просто сильный обморок… Поддержите немного голову матушке, а я сбегаю наверх за одеколоном.

— Нет уж, увольте, голубушка! Страх как боюсь я покойников. Да и домой мне пора… Чай, мой Михаил Михайлович невесть что думает… Ужо Фомушку пришлю узнать, что с Анной Николаевной.

И Замшина торопливо засеменила к выходу, и она была уже на площадке лестницы, как ее чуть не сбил с ног Роев. Он бежал с бутылкой уксуса в руках, за ним летела стремглав целая толпа женщин, кто с водой, кто с тазом, кто с полотенцем…

— Извините, Анфиса Федоровна! — бросил Роев, не останавливаясь. — Не могу проводить вас. Сами видите!..

— Э, батюшка! До того ли тебе!

— Палашка! — крикнул Роев, повернув голову к прислуге. — Кликни барыне ее лакея!

Одна из женщин бросилась со всех ног вниз по лестнице и, еще не отворив дверь в кухню, крикнула уже:

— Фомка, а Фомка! Барыня твоя уезжает.

На ее зов выскочил лакей в запачканном казакине. От него так и разило махоркой. Видимо, он только что бросил трубку.

— Экипажа нет-с! — произнес он грубо.

— Как нет? Где же он?

— Молодой барин поскакали на нем за доктором.

— Вот еще оказия! — проворчала Замшина с досадой. — Ну веди меня, коли так, наверх. Да смотри, поосторожнее, дурак. Ишь, смял мне шаль, косолапый!

Когда Замшина опять вошла в комнату Роевых, Григорий Григорьевич тер жене виски уксусом, а Прасковья Никитична растирала ей руки и ноги.

Не успела Замшина отпыхтеться от усталости после ходьбы по лестнице, как к крыльцу подъехал экипаж. Через минуту раздались поспешные шаги на лестнице. В комнату вошел знакомый уже нам доктор Краев и прямо направился к полумертвой Роевой.

— Опасности большой нет! — сказал он, прощупав пульс. — Это просто обморок. Советую только тотчас же уложить больную в постель и ничем ее не тревожить.

Все еще суетились вокруг хозяйки дома.

— Что вызвало обморок? — спросил доктор старика Роева после того, как больная была перенесена на кровать и приведена в чувство.

— Наш Николай Григорьевич записался в ополчение. А вы знаете, как Анна Николаевна дрожит над ним, как боготворит его. И то сказать: он у нас один ведь. Сгоряча-то я его в собрании не остановил, а теперь и самому жутко, как подумаю, что могут убить, а не то еще хуже — на всю жизнь калекой сделать.